Южный Урал, № 6

Сыну — санкиС плюшевыми кисточками по бокам.— Нравятся?— Очень!— Беги на горку!..Ног не чуя бежит ЕгоркаК горке,К мальчишеским голосам…Сел шахтерИ набил свою трубку.Кружится, падаетБелый снежок.В новых валенках,В заячьих шубкахМчится детствоС горы в лесок.

Санки… Санки…И вдруг издалекаТяжелое прошлоеОжило в нем.…Санки… СанкиВ забое глубоком,Плечи, натертые узким ремнем…В голые пятки врезается уголь,Уголь на санках лежит, как скала…Мальчики тянут их,Друг за другомНа четвереньках ползут до ствола.Санки… СанкиЛетят, как птица!У ребятишек счастливые лица.Кличет Егорка

Отца на горку:— Папа, поедем,Не страшно ничуть!..С улыбкой подумал:«И впрямь почему бы?Хоть с опозданьем,А все ж прокачусь!..»

МУЗЫКАНТ

Поднял палочку маэстро,И притих огромный зал.На трубе солист оркестраВдохновенно заиграл.Люди слушали с восторгом:Чистый звук! Душа! Талант!..Аплодировали долго —Настоящий музыкант!..

Опустели зал и сцена,Спит труба,Уложен фрак.Входит в шахтуС третьей сменойМолодой трубач-горняк.За троих он рубит лаву,Смелый, опытом богат,Говорят шахтеры: — Браво!Настоящий музыкант!..Пласт читает он, как ноты,Под рукой мотор поет,Как и в музыке,В работеПротив фальши восстает.В шуме шахты

Слышит песни,Звуки маршей и кантат.Молодой горняк — известный,Настоящий музыкант!

Б. Раевский

ГРАЖДАНИН СТРАНЫ СОВЕТОВ[1]

Глава из романа

Уже за неделю до международных состязаний пловцов, в которых участвовала и советская команда, над кассой бассейна «Этуаль» висели огромные аншлаги:

«Все билеты проданы»

Это была ложь.

В кассе билетов действительно не было. Но в то же время они вовсе не были проданы. Больше того — продажа билетов еще даже не начиналась.

Все 65 тысяч отпечатанных на тонком картоне ярких сине-красно-желтых билетов лежали пачками по 100, 200, 500 и 1000 штук, туго перевязанные бечевкой в левом верхнем ящике громадного стола в кабинете хозяина бассейна.

Перед хозяйским столом стояли два полных невысоких человека, удивительно похожих друг на друга. У обоих были обрюзгшие, морщинистые лица и отвислые щеки, тремя складками сползавшие на стоячие воротнички, что придавало этим людям необычайное сходство с бульдогами. И одеты они были оба одинаково: под модными в крупную клетку пиджаками из нарочито грубой, но дорогой шерсти и у того, и у другого были яркие малиновые жилеты. В руках господа держали одинаковые шляпы, с одинаково загнутыми полями. И даже выражение лиц у них было одинаковым: глаза смотрели просительно, выжидающе, с собачьей преданностью; на губах застыли одинаковые угодливые улыбки. Это были два профессиональных спортивных барышника.

Хозяин бассейна, маленький, сухонький седой старик, господин Якоб Кудам сидел за столом, неестественно выпрямив спину. От старости и болезней все его тело непрерывно дрожало, как студень. Дрожали тонкие, как у ребенка, ноги; тряслись сморщенные маленькие ручки; непрерывно качалась, дергалась из стороны в сторону, как на шарнирах, голова, а губы все время подпрыгивали, будто господин Якоб Кудам безостановочно что-то бормотал или жевал.

Якоб Кудам больше всего на свете ненавидел спорт и простоквашу. Но ненавистную простоквашу ему приходилось каждое утро глотать натощак по настоянию врачей и жены, а столь же ненавистными спортивными делами он занимался целые дни, так как именно на спорте старик делал свой бизнес.

Не все ли равно, говорил он, как зарабатывать деньги: продажей какао или рыболовных судов, изготовлением подтяжек или крупнокалиберных пулеметов, или, наконец, вытягиванием денег у дураков-зрителей, желающих посмотреть очередного чудо-боксера, велосипедиста, пятьдесят часов не слезающего с седла, или силача, несущего на себе живого коня, на котором сидят жена силача, двое его детей и старуха-бабушка?