Читаем IV полностью

Образ Заремы создается в русле одухотворения чувственного, возникшего еще в петербургские годы («Выздоровление» и др.) Более того, именно в «Бахчисарайском фонтане» эта тенденция достигает своей кульминации. Хотя Зарема героиня преимущественно плотской любви, она, в меру своих природных данных, духовна, любви отдана вся жизнь без остатка. К этому следует прибавить: вопреки тому, что местом действия является гарем, поэма в высшей степени целомудренна. Хотя в поэме прямо упомянуты «вдохновенья сладострастные» (и с восклицательным знаком), поэт предельно деликатен и одухотворен. Зарема-прелестница терпит поражение, но вместе с тем пленяет своей целостностью, ее образ ни в чем не развенчан. Создавая этот образ, Пушкин прощается с ним, и прощание это возвышенно и вдохновенно. (Возвращаясь к подобному типу героини в «Цыганах», поэт покажет его внутреннее противоречие.)

Упоминалось, что конфликт, вольный или невольный, двух соперниц сюжетом поэмы решен однозначно: Зарема (вопреки всем своим стараниям) проигрывает, а Мария (даже и нехотя) побеждает; соответственно устанавливается иерархия ценностей, определяющая идейный пафос поэмы. Казалось бы, все элементарно и однозначно. Да, сюжет — «по ведомству» эпоса, но и сюжет складывается поэтом, стало быть, отвечает его позиции. Да, так выходит «по разуму», но искусство эмоционально, и ум с сердцем бывает не в ладу.

Изредка в поэме можно встретить и эмоциональное предпочтение, отданное Марии, в таком, например, фрагменте:

Чью тень, о други, видел я?Скажите мне, чей образ нежныйТогда преследовал меня,
Неотразимый, неизбежный?Марии ль чистая душаЯвлялась мне, или ЗаремаНосилась, ревностью дыша,Средь опустелого гарема? (IV, с.144).

Сопоставим героинь («чистая душа» — «ревностью дыша»), представляющие их глаголы («являлась» — «носилась»), и гадать об эмоциональном выборе не приходится. Однако и этот контраст сглаживается, поскольку оба имени взяты в одни скобки: им не дано знаменовать «образ нежный… неотразимый, неизбежный», владеющий душой поэта, но они — обе! — достойны того.

В целом же, вопреки однозначному идейному решению конфликта, теплота симпатии поэта отдана Зареме. Именно этот образ выписан сочно и выпукло. Может быть, здесь действует закон сострадания: все потерявшую — пожалеть. Но более всего здесь сказалась та причина, что Пушкин прощался (хотя бы на время) с образом, который лет шесть, как минимум, тревожил его воображение, образом прелестницы. Прощаясь, поэт устранил в портрете все неприятные черты, которые порой вызывали в нем даже раздражение. Образ высветлен и одухотворен.

Зареме выпало, хотя бы на время, счастье жить в гармонии с внутренними устремлениями души, с тем, как она осознает себя: «я для страсти рождена…» (IV, с.141). Детские впечатления о жизни на родине у нее остались смутные, она не помнит, как оказалась в гареме, но выросла здесь и не воспринимает себя невольницей, она приняла свой образ жизни как предначертание:

Я в безмятежной тишинеВ тени гарема расцветалаИ первых опытов любвиПослушным сердцем ожидала.Желанья тайные мои
Сбылись (IV, с.140).

Возникает даже определенное противоречие: воспитанница гарема ведет себя как героиня единственной любви. Допустим, для нее это чувство естественное, но она требует единобрачия от Гирея, вопреки его положению. Это вытекает из описания ее счастливого царствования в гареме:

Мы в беспрерывном упоеньеДышали счастьем; и ни разНи клевета, ни подозренье,Ни злобной ревности мученье,Ни скука не смущала нас (IV, с. 140).

Мученье ревности понятно в системе христианского брака и не понятно в системе брака мусульманского.

Любовь Заремы огромна, это вся ее жизнь. Страсть, для которой она рождена, никак не сводится к плотской страсти. Страдая от измены Гирея, она сетует:

Ему докучен сердца стон;Ни прежних чувств, ни разговоровСо мною не находит он (IV, с. 141)

Здесь речь идет об yтpaтax, но утраченное совсем недавно было реальным. Слова Заремы показывают, что гармонию ее былых отношений с

Гиреем надо понимать как всеохватывающую, включающую духовное единение.

Следует отметить и незаурядную силу воли Заремы. Смирение и покорность противопоказаны натуре Заремы. Она стремится вернут утерянную любовь. Она готова искать утешение в мести. Дорожит жизнью не будет: что жизнь без любви…

Перейти на страницу:

Все книги серии Литературный текст: проблемы и методы исследования

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука