Иван Болотников

– А что юртджи искали в степи?

– Дороги для ханского войска.

– Что еще?

– Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь ¹.

– Погнался за ломтём, да хлеб потерял, – усмехнулся Болотников. – В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.

Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.

– А теперь отпусти меня в степь, урус.

– В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.

Иван выехал в Раздоры с Васютой, Юрко и Секирой. Спешно гнали по степи коней: надо было как можно быстрее доставить весть главному казачьему городу.

Мимо, через каждые две-три версты, мелькали сторожевые курганы; на вершинах их стояли казачьи посты и зорко вглядывались в степь. Тут же, у подножий курганов, разъезжали конные станичники, готовые по первому приказу дозорного скакать в засечную крепость.

От Родниковской заставы до казачьей столицы – более двадцати верст. Гнали лошадей без передышки, и вот за холмами показались Раздоры, обнесенные высоким земляным валом и дубовым частоколом. Крепость имела двое ворот и несколько деревянных башен с караулами. С трех сторон Раздоры окружал глубокий водяной ров, а с четвертой – крепость защищал Дон.

Степные ворота были закрыты: они распахивались лишь в день выхода казачьего войска в набег или для отражения кочевников.

Обогнув крепость, поскакали к Засечным воротам. Через ров был перекинут легкий мост на цепях, который в любой момент мог подняться к башне и перекрыть ворота.

Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук ¹⁸², не мешкая, пропустили казаков в крепость.

– У себя ли атаман? – придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.

– В курене. Аль с худыми вестями? – спросил дозорный.

Но Болотников уже не слышал: огрев плеткой коня, он помчал к атаманскому куреню.

Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое казаков с саблями и пистолями за синими кушаками. Иван спрыгнул с коня и ступил к крыльцу, но караульные дальше не пропустили.

– Спит батька. Нельзя!

Болотников повел широким плечом – казаки отскочили в сторону.

– Не до сна, други.

Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.

– Куда? Куда, чертов сын! – закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.

Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.

– Проснись, атаман!

Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.

– Чего прибыл, Болотников?

– Поймали юртджи, атаман.

– Юртджи?.. Что доносит лазутчик?

– Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.

Лицо Васильева стало озабоченным, в темных глазах застыла тревога.

– Не сбрехал лазутчик?

– Не сбрехал.

Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.

– Не сидится хану!

Распахнул оконце, окликнул караульного:

– Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!

• Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.

– Слушаю, атаман.

– Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.

– Татары, батько?

– Татары, – кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. – Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!

Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами… Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?

Васильев вновь подошел к окну.

– Ромка! Кличь старшину!

Глянул на Болотникова – грузный, крутоплечий, насупленный, подавленный недоброй вестью.

– Как с оружием в станице?

– Сабли при казаках, а вот зелья и самопалов маловато.

– И у меня не густо… А с хлебом?

– Худо, атаман. Станица на Волгу идти помышляет.

– Опять на разбой?

– А чего ж казакам остается? Годунов нас хлебом не жалует. С голоду пухнуть?

Васильев ничего не ответил, лишь еще больше наугрю-милея. А тем временем в горницу вошла старшина – семеро выборных казаков от раздорского круга. Среди них был Федька Берсень, чернобородый, сухотелый есаул лет под сорок; на широких плечах его – алая чуга, опоясанная желтым кушаком, за опояской – два коротких турецких пистоля с нарядными рукоятями в дорогих каменьях. Увидев в курене Болотникова, Федька поспешно шагнул к нему, стиснул за плечи.

– Ну как родниковцы поживают, станичный? Не всю еще горилку выпили?

Глаза приветливые, веселые. Рад Федька земляку, почитай, полгода не виделись. Рад и Болотников раздор-скому есаулу: как-никак, а оба из одной вотчины, когда-то вместе у князя Андрея Телятевского за сохой ходили.