Иван Болотников Кн.1

Не зря осерчал благочестивый старик на селянина. Уж так издавна повелось — на Ильин день стогов не мечут, в поле не жнут и всякую работу оставляют. А то либо громом убьет, либо молнией спалит все село. Всякого, кто нарушит древний обычай, селяне жестоко наказывали.

Накануне, до всенощной, в храме Илью задабривали.

Несли в церковь приготовленные заранее три ендовы меду, малый бочонок браги, пучок колосьев, зеленый горох, а также краюху хлеба, выпеченную из свежей ржицы.

После приношений Илье мужики, принарядившись в праздничные рубахи, потянулись к своим загонам — «завязывать пророку бороду».

Исай вступил на межу сосредоточенный и строгий. Широко перекрестился, трижды поклонился золотистому полю, молвил:

— Даруй, святой Илья, доброй страды и хлебушка вволю. Приступим с богом.

Пахом, Прасковья и Иванка вслед за Исаем углубились в поле и связали тугими перевяслами колосья в один большой сноп.

— Ну вот и завязали Илье бороду, — снова произнес Исай.

Молча постояли вокруг снопа, перекрестились и вышли на край загона.

К оставленным на корню перевязанным колосьям на селе относились с великим почетом. Освященный сноп не трогали до окончания всех пожинок. В последний день оставленные колосья «Илье на бороду» подрезали всей семьей при полном молчании. Мужики верили, что если при уборке последнего снова кто-нибудь скажет хотя бы одно слово, то пожиночный сноп утратит свою чудодейственную силу. Затем пожиночный сноп с великими предосторожностями приносили в избу, ставили на лавку в красный угол, под иконы, а в день Покрова торжественно выносили во двор и совершали обряд закармливания скотины. После этого крестьяне считали, что вся дворовая живность подготовлена к зиме, господь бог защитит её от напастей и порчи. И с этого дня скотину уже не выгоняли на выпас, а держали у себя во дворе.

…На краю нивы мужики нарвали по пригоршне колосьев, сложили их в шапки и понесли домой.

В избе, поставив икону на стол, вышелушили перед образом из колосьев зерно в деревянную чашку, вынесли её во двор и поставили на ворота.

— Ступай, Прасковья, за отцом Лаврентием, — сказал Пахом.

— Тут спешить ни к чему, Захарыч. Батюшка Лаврентий о том ведает. По избам он ходит. Скоро и к нам завернет, — степенно проговорил Исай.

Священник появился перед избой в сопровождении дьячка и псаломщика Паисия с плетенкой.

— Провеличай Илью, отче, — попросил старожилец.

Батюшка Лаврентий, сняв с тучного живота медный крест, осенил им деревянную чашу с житом и минут пять молил пророка о всяческой милости мирянам.

Мужики, перекрестив лбы, положили в плетенку Паисия алтын да дюжину яиц.

А батюшка не спеша шествовал дальше.

Глава 5

Быть беде

— Матвея мы с Прасковьей навестим, дела обговорим, но со свадьбой повременить надо, — сказал отец.

— Отчего так, батя?

— Нешто не разумеешь? Ниву надо обрать, хлеб молотить, озимые сеять. Какой мужик в страду весельем тешится. После покрова свадьбу сыграем.

Иванка угрюмо насупился.

— До покрова ждать нельзя, отец. На заимку княжьи люди часто наведываются. Сведут они Василису либо надругаются.

— Ох, не торопи меня, сынок. Недосуг нонче. Сумеешь Матвея уговорить — приводи девку. А свадьбу после страды справим, — вымолвил Исай и пошел запрягать лошадь.

На другой день мужики всем селом вышли на зажинки. А Иванка перед тем, как отправиться в поле, забежал к Агафье. Баба, в окружении пятерых ребятишек, горестно сидела на крыльце и всхлипывала, распустив космы из-под темного убруса.

— Как там Афоня, мать?

— Ой, худо, Иванушка. Второй день в застенке сидит. Отощал. Едва упросила краюшку хлеба да свекольник осударю моему передать. Пропадем мы теперь.

— Пытали Афоню?

— Покуда не трогали. На Ильин день грех людей забижать. Уж ты скажи мне, касатик, за што Афонюшку мово взяли, за какие грехи?

— Не знаю, мать. Не горюй, выпустят Афоню.

— Дай-то бог, касатик, — закрестилась Агафья и вновь залилась горючими слезами.

Обычно выходил Иванка на первые зажинки с легким сердцем, как и все селяне. Но на этот раз ехал он к ниве понурый. Не до веселого сейчас. Князь его, поди, уже в Москве поджидает. Не ведает Телятевский, что не вернется он больше в княжьи хоромы. Правда, могут и силком в усадьбу привести. Князь крут на ослушников.

И с Василисой заминка. Едва ли отпустит её бортник на село до свадьбы. Худо ей там. Мамон с дружиной до сих пор по лесам бродит. Промашку дал пятидесятник. Федька Берсень, поди, уже к Дикому полю подходит. Здесь-то Мамон недоглядел, упустил беглую ватагу. А вот Василису ему легче из лесу увести. Да и предлог есть. Князь как-то обмолвился — то ли в шутку, то ли всерьез, что хочет Василису в свои хоромы сенной девкой забрать.

Не везет горемычной. До сих пор отца с матерью забыть не может. Ох, как возрадовалась Василиса, узнав, что ненавистный ей насильник Кирьяк сложил свою злодейскую голову.

Нет. Надо забирать Василису из леса. После смотрин и увезти. Покрова ждать нечего. Пусть бортник малость посерчает.

Хуже с Афоней. Угодил-таки балагур в капкан. Приказчика Калистрата нелегко будет провести. Хитрющий мужик.