В Пыточной полумрак. На длинном столе горят три восковых свечи в железных шандалах. За столом, откинувшись в мягкое кресло с пузатыми ножками, закрыв глаза, сидит худощавый, горбоносый дьяк в парчовом терлике нараспашку. Подле него двое подьячих в долгополых сукманах, с гусиными перьями за ушами. В углу, возле жаратки, привалился к кадке с водой рыжеволосый палач в кумачовой рубахе. Рукава закатаны выше локтей, обнажая короткие грузные руки.
Посреди Пыточной — дыба на двух дубовых стойках. Возле неё — орудия пытки: длинные железные клещи, батоги, гвозди, деревянные клинья, пластины, ременный кнут, нагайка…
Болотникова подвели к столу. Приказной дьяк на минуту открыл глаза, окинул недобрым взглядом чернявого детину и снова смежил веки. Спросил тихо:
— О крамоле своей сейчас скажешь, али на дыбу весить?
— Не было никакой крамолы. Вины за собой не знаю.
Дьяк кивнул подьячему.
— Чти, Силантий, о воровском человеке.
Подьячий развернул бумажный столбец, заводил по нему коротким мясистым пальцем и громко, нараспев прочел:
«Мая шестнадцатого дня лета 7211[108]
вотчинный крестьянский сын Ивашка Болотников боярина и князя Андрея Андреевича Телятевского, прибыв в Москву, возле Яузских ворот глаголил среди черных посадских людишек мятежные слова противу великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича и ближнего боярина, наместника Казанского и Астраханского Бориса Федоровича Годунова. Опосля оный Ивашка учинил разбой противу государева человека Дорофея Кирьяка, бывшего приказчика князя Василия Шуйского, а ныне…»Услышав имя Кирьяка, Болотников вздрогнул и тут же его осенила догадка. Так вот кто, оказывается, надругался над матушкой Василисы!
Иванка уже не слышал монотонного голоса подьячего. Лицо его помрачнело, глаза заполыхали гневом. Ну, и изверг Кирьяк! Отчего таким людям на Руси вольготно живется? Жаль, что не узнал ранее пса боярского.
— Праведно ли в грамотке изложено, парень? Отвечай, — вывел Иванку из раздумья скрипучий голос второго подьячего.
— Правда далеко, а кривда под боком, дьяк. Поклеп в грамотке. Не тому суд чините. Дорофейку Кирьяка надлежит здесь пытать, — зло отозвался Болотников.
Приказной дьяк пожевал сухими губами и махнул рукой палачу.
— Зачинай, Фролка. На дыбе по-иному заговорит.
Палач шагнул к Болотникову и грубо разорвал на нем рубаху.
Иванка обеими руками оттолкнул ката. Фролка отлетел к столу. Оловянные чернильницы опрокинулись, забрызгав чернилами дорогой и нарядный терлик дьяка. Тот поднялся с лавки и, брызгая слюной, закричал стрельцам:
— Тащите вора на дыбу. Палите его огнем!
Стрельцы навалились на узника, но Болотников вырвался.
Фролка сунул в жаратку с горячими угольями длинные железные клещи, раскалил их добела и двинулся на узника.
— Погодь, палач. Закинь клещи! — громко произнес вдруг кто-то возле дверей.
Приказной дьяк и подьячие оглянулись. По каменным ступеням с горящим факелом в руке спускался в Пыточную высокий детина в нарядном кафтане. Сбоку пристегнута сабля, за кушаком — пистоль.
Дьяк недовольно заворчал:
— Кто таков, чтобы мешать государево дело вершить?
— От царева боярина Бориса Федоровича Годунова к тебе направлен. Велено отпустить сего удальца к князю Телятевскому.
— Слову не верю. Грамоту кажи, мил человек.
— Есть грамотка. Отпущайте Ивашку.
Глава 11
Боярская милость
Впервые за долгие годы ходил Афоня Шмоток понурый. Жалел Иванку, вздыхал. Пропадет парень, не видать ему больше белого света.
На вечерней заре приехали с Воронцова поля ратники с Якушкой — усталые, хмурые, неразговорчивые.
Якушка, спрыгнув с коня, сразу же пошел в холопий подклет и напустился на Афоню. Бобыль, ничего не скрывая, рассказал о случившейся беде.
Якушка в сердцах замахнулся на Афоню плетью, но не ударил и расстроенный побрел в княжьи хоромы. Сожалея, подумал: «Хорошего ратника лишились. Крепкий был удалец».
А вскоре на княжий двор прибыли из села Богородского трое дворовых людей от приказчика Калистрата. Ратники обрадованно загалдели, стали выспрашивать односельчан о новостях, житье-бытье.
Дворовые почему-то отвечали неохотно и все поглядывали на Афоню, который отрешенно забился в угол подклета.
Когда мужики потянулись на ужин, холопы подошли к бобылю.
— Есть разговор к тебе, Афанасий.
— Говорите, ребятушки.
— Здесь нельзя. Айда за ворота.
Вышли за деревянный тын. И сразу же, не дав опомниться бобылю, холопы накинулись на Афоню и принялись вязать веревками. Шмоток забрыкался, отчаянно забранился. В шуме не заметили, как к воротам подъехал верхом на копе князь Телятевский, окруженный десятком челядинцев с горящими факелами.
— Что за брань? — резко спросил Телятевский.
Холопы, узнав князя, отпустили Афоню, оробели.
Услышав шум, из ворот выскочил и Якушка.
— Чего рты разинули? Отвечайте!
Дворовые низко поклонились, растерянно переглянулись меж собой. Наконец один из них выступил вперед и вымолвил:
— Велено нам, батюшка князь, мужика Афоньку к приказчику Калистрату вернуть.
— Отчего так?
— О том нам неведомо, батюшка Андрей Андреевич.
Князь недовольно взглянул на Якушку, спросил:
— Ты Афоньку в ратники брал?