Иван Болотников Кн.2

Как-то в Волхов примчал приказчик Ерофей из поместья. Примчал перепуганный, в изодранном кафтане.

– Беда, батюшка! Мужики ослушались, на барщину не идут. Я их, было, на твою ниву послал, они ж – кулак в рыло.

– Так и не пошли?

– Куды там! У нас, грят, свой хлеб осыпается. Буде, походили на барщину.

– Так бы кнутом! – у Пальчикова веко задергалось.

– Норовил, батюшка, послужильцев твоих поднял. Те, было, мужиков в плети. Куды там! Взбунтовались, послужильцев дрекольем побили. И мне досталось. Почитай, все зубы высадили. Гли-ко.

– Ужель всем селом?

– Всем селом, батюшка. Воровские речи орут. Боле, грят, не станем терпеть барина. Царю Дмитрию – Красно Солнышку хотим послужить.

Имя «царя Дмитрия» приводило Афанасия Пальчикова в ярость. Век не забыть ему «государевой милости». Царевы подручники – Михайла Молчанов да Петр Басманов – ворвались в его дом, связали и увезли дочь Настеньку. На позор увезли. Вначале Расстрига в бане потешился, затем подручники. Каково было вынести такой срам!

– Я им покажу Красно Солнышко! Кровью захлебнутся!

Прихватив с собой оружную челядь, Пальчиков понесся в Юзовку. В селе спросил:

– Кто тут боле всех глотку драл?

Приказчик указал на шестерых. Мужиков приволокли с нивы к Ерофеевой избе. Пальчиков, сидя на коне, зло, набычась, глянул на крестьян. Срываясь в голосе, крикнул:

– Бунтовать, паскудники, барскую ниву бросать!.. А ну, кто тут из вас коноводил?

Из толпы мужиков выделился невысокий сухотелый крестьянин лет за сорок. В темных глазах ни страха, ни покорности.

– Коновода не ищи, барин. Так всем миром порешили. Не пойдем боле твой хлеб жать. Ране мы на своей земле господ не ведали. Буде!

– Та-а-ак… Воровских грамот наслушались? Красну Солнышку надумали послужить? Христопродавцу Расстриге?

– А ты, барин, Дмитрия Иваныча не хули, – дерзко продолжал крестьянин. – То царь праведный, он мужикам волю дал.

– Волю-ю-ю? – выхватывая саблю, побагровел Пальчиков. – Вот твоя воля, смерд!

Голова мужика скатилась под ноги коня. Конь фыркнул, отпрянул.

– Руби крамольников! – сатанея, заорал Пальчиков.

Приказчика Ерофея, после отъезда барина, охватил

страх. Пал перед божьей матерью, горячо взмолился:

– Сохрани и помилуй, свята богородица! Избавь село от воровства и гили. Пронеси беду, заступница!..

Но святая дева не помогла: мало погодя один из по-служильцев в испуге известил:

– Воровская рать идет, Ерофей Гаврилыч. На Волхов движется.

Приказчик переполошился: дорога на Волхов тянется через Юзовку. Затряслась борода.

– Далече ли воры?

– В пяти верстах, Ерофей Гаврилыч.

У приказчика ноги подкосились. Жуть обуяла. Воры, почитай, к селу подходят. Не миновать расправы. Ох, пропадай головушка!

Потерянно забегал по избе. Ближний послужилец смотрел на него оробелыми глазами.

– Надо бы уходить, батюшка. Ивашка Болото, сказывают, лют.

Ерофей сокрушенно заохал. Беда! Все пойдет прахом: добрая изба, животы, доходное местечко.

– Неси переметную суму, Захарка… Коня седлай!

Из тяжелого, окованного медью сундука полетели на

пол сапоги, шубы, кафтаны… Дрожащей рукой сунул за пазуху кошель с серебром.

Поехали было на Волхов, но Ерофей вдруг одумался: дорога ныне неспокойная, шпыней да шишей хоть отбавляй. А пуще всего напугал послужилец:

– Как бы с воровским ертаулом не столкнуться. Ивашка Болото свои дозоры могет и под самую крепость послать. Не лучше ли в лесу отсидеться?

Захарка – послужилец тертый, досужий, когда-то в царевых ратниках хаживал.

– Пожалуй, – мотнул бородой приказчик, сворачивая к лесу.

И все же с бедой не разминулись: в лесу беглецов заприметил старый крестьянин Сысой, промышлявший медом. Старик явился в Юзовку, а на селе – рать Болотникова. Сысой – к мужикам.

– В лесу наш душегуб.

Иван Исаевич сидит на крыльце. Без шапки, алый кафтан нараспашку. В ногах приказчик Ерофей. Метет бородой крыльцо, слюнявит губами сапог.

– Пощади, воевода, пожалей деток малых. Верным псом твоим буду. Пощади, милостивец!

– Прочь! – брезгливо отпихивает приказчика Болотников; поднимается, хватает Ерофея за ворот кафтана и тащит к обезглавленным трупам. – Вот у кого пощады спрашивай… Нет, ты поклонись, поклонись – и спрашивай.

Ерофей растерянно оборачивается.

– Да как же их спрашивать, милостивец?

– Каждого, каждого, приказчик! – в глазах Болотникова неукротимый гнев. Таким его ни воеводы, ни ратники еще не видывали. – Спрашивай, собака!

Ерофей ползет на карачках к одному из казненных.

– Пощади…

Запинается и вновь оглядывается на Болотникова.

– Не узнаю без голов-то.

– Признать ли ему, – восклицает один из крестьян. – Мужик для него хуже скотины.

– Признает, – сквозь зубы цедит Болотников. – А ну, несите мешок!

Мешок опускают подле Ерофея.

– Разбирай головы, приказчик. Да, смотри, не перепутай.

Ерофей трясущимися руками вынимает из мешка голову. Лицо – белей снега.

– То, кажись, Митька Пупок.

– Приставь… К телу приставь!

Ерофей приставляет, но мужики кричат: не тот. Ерофей ползет к другому мертвецу. И вновь: не тот, не тот, приказчик!

Ерофей тянется к воеводскому сапогу.

– Ослобони, милостивец. Не могу-у-у!

– Ищи, ищи, пес!