Иван-чай-сутра

— Это не телега, подруга, а разумное прогнозирование: последнюю битву выиграет тот, кто, как Ленин ГОЭРЛО, забутит компьютеризацию всей страны.

— Да, мечта тирана: засадить пипл за игры, — откликнулась девушка.

— Ну это лучше, чем сидеть за шнапсом.

— А нельзя, чтобы он развозил буки? — спросила девушка.

— Кто?

— Ну, олигарх-старьевщик.

Парень засмеялся.

— Не врублюсь, чему ты прикалываешься, — пробормотала девушка.

— Просто я представил этот глюк, ха-ха, Абрамовича на телеге с книгами. Или Чубайса. И какие книги? Все небось дзэн, ом мани падме хум и прочий спам. Короче, сплошная измена. Но, запомни, подруга, люген абен курц байн! У лжи короткие ноги. На ней далеко не уедешь.

— Как будто у твоей ноги длиннее.

— Моя структура прочнее, понятнее…

— … примитивнее. Война будущего начинается сегодня…

И, словно бы в подтверждение сказанному, из тьмы, окружавшей гору, донеслось громкое эхо. Все замолчали, прислушиваясь. Но звук не повторялся. Только потрескивали дрова. Парень спросил, что это было? Стрельба? Алекс ответил, что это где-то в Вепрях. Охотники? Нет, скорее браконьеры. Сезон не открыт. Ну да, а бомбы рвутся. Вон днем где-то шарахнуло. Рыбу, что ли глушили?.. Нет, хорошо, когда человек с ружьем рядом, а не бродит где-то в кустах. И вообще хорошо иметь при себе какую-нибудь базуку. У Алекса случайно нет?

— Милитаристы свинтят, дадут стрелялку, — сказала девушка.

— Ну и? — отозвался парень. — Послужу хаймиш эдэ. А что? В истерике на стану коцать вены. Я не пац.

— Конечно. А на Кавказ подпишут?

— Ну все! Птича заскребла пацификом. Пора спать. Иначе доклад на тему имперских амбиций, ядерной угрозы и мужского шовинизма обеспечен. Фест шлафен. Унд зинлих вуншен мир во всем мире. Унд много воды, чистой, словно кальт христаль. Не мучай нас, Маня! — И парень жалобно взвыл.

Волк, оставлявший за собой четкие отпечатки, которые хорошо будут видны на красноватой глине утром, запнулся, прервал свой летящий размеренный шаг по обочине дороги, поднял мокрую от росы морду и устремил взгляд янтарных глаз на гору, потянул носом. На лохматых деревьях мерцали отсветы; жалкое подвывание доносилось оттуда. И волк продолжил свой неспешный бег по дороге мимо горы, даже не подумав свернуть. Он уходил в глубь Вороньего леса — и дальше через заросшие поля и овраги, болотца и ручьи, в логово на Усадьбе.

А люди на горе еще некоторое время сидели у костра и о чем-то говорили, спорили; потом разошлись по палаткам.

…Глубокой ночью девушка выбралась наружу.

Иглы сосен шипели в темноте, как будто попадали на дорожки старых пластинок. Дул теплый, густой ветер. Она присела на корточки в траве. Потом хотела тут же нырнуть в палатку, но, замерла, прислушиваясь.

Тихие звуки доносились с вершины горы. Кажется, ветер играл на трубе, огромный и черный. Среди сосен еще рдели угли, призрачно освещая велосипед. Девушка потянулась под теплым ветром, зевнула. Во всем этом было что-то знакомое, давнее. Может быть, гора ей снилась давным-давно, или кто-то писал о ней, и сейчас она пыталась вспомнить это полузабытое стихотворение… Еще раз окинув взглядом гору, она юркнула в палатку. И, уже засыпая, услышала дождь.

* * *

Алекс очнулся, когда ткань палатки промокла и на его лицо упали капли. Пришлось выбираться из палатки, разворачивать целлофан и набрасывать его сверху, укреплять растяжки. Надо было сделать это сразу, но он, как всегда, поленился; да и не хотелось целлофанового шума. А теплый ночной ветер не предвещал хорошей погоды.

Алекс залез в спальник. Вообще-то он уже должен досыпать на втором этаже дома с плесневелыми стенами… Через три часа зазвенит будильник, и он отправится на завод.

Но маски сброшены. Противостояние, каким бы смешным и нелепым оно не казалось, началось: послушный раб-горожанин отказался вовремя вернуться.

Дождь набирал силу, крупно стучал по целлофану. Алекс подумал, что надо бы подставить под полог котелки, вчера они опорожнили всю канистру, в дождь идти на родник не с руки, дождевик он, как обычно, забыл. И он собирался вылезти из палатки, но как-то незаметно снова уснул…

Совсем рядом громко свистнула птица, и Алекс проснулся. Было тихо. Поворочавшись, он вылез из палатки, зачерпнул дождевой воды из провисшего полога, ополоснул лицо; разглаживая бороду, оглянулся. Мокрая палатка-юрта соседей тускло синела у стены иван-чая. В небе пузырились облака и тучи, кое-где синели разрывы. Омытые ливнем леса зеленели до горизонтов.