Иван да Марья

Однажды мать подала ему на ужин уже остывшую картошку. Отец вообще любил все горячее, обжигающее, чтобы шел дым или пар. Он схватил табуретку, ударил по столу, отломав ножку, и этой самой ножкой избил Машеньку. Та не сопротивлялась, считая себя виноватой – да, получила по заслугам. Так ей и надо. Эта покорность Катю удивляла, возмущала – она не могла понять, почему мама все это терпит. И главное, почему отец стал таким? Он никогда не пил, не курил. У него не имелось психических заболеваний, тяжелых ран, которые давали бы о себе знать.

Два раза в год отец отправлялся в госпиталь на обследование – поправить здоровье и подлечиться. Ездил неизменно в теплые места – Туапсе или Майкоп. Возвращался всегда с арбузом. Огромным, спелым, который резал лично, ровными дольками, забирая себе на тарелку сахарную серединку.

– А можно мне серединку попробовать? – попросила однажды Катя.

– Нет, – ответил отец.

– Тебе жалко?

– Жалко.

Катя тогда не сдержалась:

– Мам, я тоже хочу серединку, хоть чуть-чуть. Почему он всегда ее ест?

– Ты совсем, что ли, страх потеряла? – Отец изменился в лице.

– А что я такого сделала? – чуть не закричала Катя. – Я просто попросила немножко серединки!

– Иди вон отсюда.

– И пойду!

Катя схватила с тарелки отца кусок, запихнула в рот и выбежала из кухни.

До вечера она бродила по городу, замерзла, проголодалась и с ужасом представляла, что будет, когда она вернется.

Дома стояла тишина, отца не было, мать спала. Катя пробралась на свою кровать, схватив на кухне кусок хлеба, и юркнула под одеяло.

Утром, когда она проснулась, мать сидела на стуле уже одетая.

– Ты поедешь в интернат, – сказала она.

– В какой интернат? – Катя ожидала любого наказания, но не этого.

– В обычный интернат. Собирай вещи.

– Зачем?

– Так отец велел.

– Надолго?

– На сколько надо, на столько и поедешь. Пусть государство тебя воспитывает, я больше не могу.

– Мам, прости меня! – закричала Катя. – Не отправляй меня в интернат! Я больше не буду!

– Это решено, – отрезала мать.

Катя прожила в интернате три года. Сначала она плакала почти каждую ночь, но потом привыкла. Там было много девочек и мальчиков, у которых, как и у нее, родители были живы. К некоторым даже приезжали, привозили гостинцы. К Кате мать ни разу не приехала, хотя она ждала ее каждый день.

Интернатская жизнь мало чем отличалась от лагерной. Катя помнила, что в комнате жили еще пять девочек. Все носили одинаковую одежду, много работали – чистили картошку, мыли полы, пропалывали грядки на огороде. Четкий распорядок, все по часам. После такой монотонной, тяжелой работы не хотелось ни думать, ни мечтать. Было одно желание – добраться до кровати, упасть и забыться хоть на пару часов. Есть хотелось все время.

За полгода Катя научилась воровать, стоять на стреме, драться, быстро бегать.

Через полгода она сбежала из интерната и добралась до дома – голодная, еле державшаяся на ногах. Мать стирала во дворе белье.

– Мамочка, – кинулась к ней Катя и заплакала. Не хотела плакать, запретила себе, но не выдержала.

– Ты чего здесь делаешь? – Мать вытерла распаренные руки о фартук. В тазу лежали рубашки отца.

– Я домой хочу, – сказала Катя.

– Иди назад, – велела мать.

– Мам, я есть хочу.

– Вот дойдешь до интерната, там и поешь, – ответила мать и отвернулась.

Катя постояла еще и пошла на дорогу, надеясь, что мама окликнет ее. Но мама так и не позвала. Катя вернулась в интернат, где ее наказали – посадили на хлеб и воду на неделю.

То, что мать ее тогда даже не накормила, даже куска хлеба не дала, Катя помнила всю жизнь.

Три года Катя прожила с клеймом «интернатская». Она привыкла к ненависти, к тому, что ее считают уголовницей. Тогда же она узнала, что такое первая любовь и первое предательство. Тогда же она стала ненавидеть людей и особенно отца. Его она ненавидела больше всех на свете. Именно из-за него она попала в интернат.

Катя рано начала приобретать женские формы. О том, что такое лифчик, она понятия не имела, да и не было ни у кого из девочек лифчиков. Все ходили в одинаковых коричневых тяжелых платьях, от которых начинался нестерпимый зуд по всему телу. На платье под мышками оставались следы от пота – белые, ничем не смываемые разводы. Соль въедалась в ткань намертво.

Она привлекала внимание мальчиков – сначала как партнер по играм, потом уже как девушка. Ей свистели вслед, Катя тут же рвалась с места и дралась с наглецом в кровь, на равных.

На Восьмое марта у себя под подушкой она нашла подарок – красивую чашечку с миниатюрной десертной ложечкой и записку: «От Валеры».

Валерка был сыном директрисы интерната. Его побаивались, раз и навсегда признав лидером, хотя он спал в точно такой же комнате на шесть человек, на точно такой же кровати с проеденным клопами матрасом, ходил в интернатской одежде и точно так же, как и все остальные, воровал хлеб из столовой. Правда, у него в отличие от остальных детей водились деньги. Он покупал кулек семечек и грыз их на глазах у всех, смачно сплевывая шелуху. Иногда покупал бублик и делил его на равные части между своими друзьями.