Иван Ефремов

Ефремов, живя в Москве, не мог точно узнать, что происходит в редакции «Невы», находившейся в Ленинграде. В какой-то момент ему даже показалось, что Дмитревский, ради которого он и отдал рукопись в ленинградский, а не в московский журнал, отступился и не хочет защитить его роман. Но Владимир Иванович его не предал.

В августе Иван Антонович решил сам приехать в Ленинград. Правда, перед этим ему пришлось срочно провожать в США Чудинова. Пётр Константинович собирался делать доклад об открытии новой фауны пермских позвоночных на Международном зоологическом конгрессе в сентябре 1964 года, и лишь в последний момент стало ясно, что доклад должен быть прочитан на английском. Иван Антонович срочно переводил доклад на английский, занимался перепечаткой, а Тася в это время бегала по магазинам, покупая Чудинову новые рубашки: он собирался ехать в ярко-жёлтой рубашке, что могло вызвать недоумение у чопорных западных учёных. Проверив весь гардероб Петра Константиновича, докупив необходимое, Ефремовы остались довольны учеником. Теперь можно было ехать в любимый город. Чудинов отправился вместе с ними.

Ефремовы остановились у давних друзей Ивана Антоновича на Карповке, Пётр Константинович — у своего знакомого. Обсудив непростые вопросы с сотрудниками «Невы» и во многом сумев их решить, Ефремов посвятил время прогулкам и музеям. Вместе с Чудиновым был в знакомом с юности великолепном музее Горного института, в Геологическом музее им. Ф. Н. Чернышова. Ездили на острова, на Карельский перешеек.

Живое общение с друзьями — Дмитревским, Брандисом, молодыми ленинградскими писателями, среди которых были братья Стругацкие, — давало уверенность в необходимости писательской работы. После публикации первых глав «Лезвия бритвы» в редакцию журнала валом пошли взволнованные, радостные, часто полные вопросов читательские письма. Роман зацепил важные для людей области жизни.

«Лезвие» печаталось, но стало ясно, что позиция редакции отныне изменилась, и осенью Владимир Иванович Дмитревский уволился из «Невы». Ефремов, которого давно осаждали киношники, предложил другу работу над сценарием художественного фильма «Туманность Андромеды».

В Москве на Ефремова насели редакторы издательства «Молодая гвардия»: мол, надо срочно подготовить роман для книжного издания. Ефремов гнал с рукописью, однако через некоторое время неожиданно оказалось, что на издание книги якобы нет бумаги, да и авторский договор ещё не оформлен. Иван Антонович без церемоний писал Дмитревскому: «…«Молодая гвардия» ни мычит ни телится… <…> Ну посмотрим. Так дык так, а то и ребёнка об пол». [261]

Все эти переживания не прошли даром: в ноябре у Ивана Антоновича ухудшилась кардиограмма, обострилась стенокардия. Таисия Иосифовна выполняла огромную работу секретаря и одновременно медсестры. Между тем люди буквально напирали на Ефремова, особенно нахальными оказывались газетчики.

Под Новый год от Ефремовых решила уйти домработница Лида. Она сетовала, что денег на жизнь не хватает. В результате денежной реформы 1961 года в стране резко подорожали продукты, что в 1963 году привело к настоящему продовольственному кризису. Многие продукты совершенно исчезли с прилавков, цены на рынке взлетели. Много времени приходилось тратить на стояние в очередях, чтобы добыть необходимое. Предполагали, что правительство может вновь ввести карточки.

Домработница ушла, и все домашние заботы легли на плечи Таисии Иосифовны. Иван Антонович решил вновь взять путёвки в Малеевку, в Дом творчества писателей: там не нужно беспокоиться о продуктах, о стирке и уборке, и жена сможет отдохнуть вместе с ним. Три недели тишины, метелей, слепящего февральского солнца и ярких синих теней немного успокоили душу и сердце.

В марте в Москву приехал профессор Олсон — он мечтал посмотреть только что отпрепарированную коллекцию из Очёра. Фантастические, ни на что не похожие черепа крупнейших растительноядных диноцефалов-эстемменозухов красовались в витринах музея. Ефремов с Чудиновым показывали коллеге драгоценные находки. Об этой встрече сам Чудинов рассказывал так:

«Вначале разговор шёл об образе жизни и питании этих неуклюжих и тяжеловесных рептилий. Непривычная для глаз «несуразность» черепов, выраженная в громадных скуловых выростах, костных вздутиях и коротких, толстых рожках, венчающих темя, вызвала у Олсона прилив положительных эмоций. В полный восторг его привёл череп дейноцефала Estem-menosuchus mirabilis.За небольшие размеры и торчащие на темени раздвоенные рожки мы называли этот череп «малым рогатиком».

— Wonderful, isn’t it? (Чудесно, не правда ли?) — восклицал Ефремов.

— Just amazing! Quite impossible! (Просто восхитительно! Совершенно невероятно!) — вторил Олсон.