Иван Грозный

Разговор шел о Марии Гастингс. Писемский выразил желание видеть молодую девушку и списать с нее портрет. Королева казалась очень смущенной. По ее словам, она была очень рада быть в родстве с царем, но она слышала, что царь любит красивых женщин, а племянница ее некрасива. Кроме того, она только что болела оспой и теперь нечего и думать списывать с нее портрет. Однако лукавая королева сделала вид, что интересуется условиями брачного союза, и выразила беспокойство за участь будущих дочерей ее племянницы. «Наши государи, ответил гордо Писемский, выдают своих дочерей за иностранных властителей», и он привел пример – единственный за несколько веков – брака княжны Елены с польским королем Александром в 1495 году. Но раньше, чем думать о свадьбе, нужно заключить союз. Посол представил записку по этому вопросу. Елизавета обещала ускорить дело, и тем все кончилось.

Прошло еще два месяца, когда посол получил ответ. Он был разочарован. Королева соглашалась вступить в союз с царем и помогать ему против его врагов, но за это она требовала для Англии монополии на всю внешнюю торговлю России. Писемский еще раз проявил детскую наивность и не понял, что над ним и над его повелителем смеются. Он стал спорить и торговаться из-за выражений документа, точно тот был неприемлем без этого. Там предложения были названы просьбами и царь именовался племянником королевы. Английские дипломаты соглашались переменить стиль, но не условия документа. В апреле посла пригласили на банкет, где присутствовало 17 сановников. Королева пила за здоровье Ивана. Когда пир кончился, русскому послу объявили, что королева даст ему прощальную аудиенцию. Так как у него не было инструкций для принятия английских предложений, то ему, пожалуй, лучше возвратиться на родину и запастись новыми полномочиями.

Несчастный даже воскликнул: «А сватовство?»

Ему сказали, что по дошедшим сведениям у Марии Нагой родился сын от государя. «Пусть королева этому не верит, возразил Писемский, это лихие люди хотят поссорить ее с государем», при этом он так волновался и сердился, что Елизавета решилась на комедию, способную обмануть посла и поддержать царя в его иллюзиях. 17 мая Писемскому было предложено отправиться в сопровождении только Робертуса в летнюю резиденцию канцлера, лорда Бромлея. Последний встретил его любезно и церемониально и повел в сад, где было приготовлено угощение. Вскоре в одной из аллей показалась группа женщин. Впереди между леди Бромлей и леди Гонтингдон шла та, которую посол уже называл царской невестой. Они раскланялись издали, и канцлер сказал Писемскому, что королева приказала ему показать свою племянницу не в комнате, а на свежем воздухе, чтобы он мог ее хорошенько рассмотреть. Ему предложили пройтись по парку, чтобы он несколько раз мог встретиться с интересовавшей его особой, рассмотреть ее хорошенько. Бромлей, наконец, спросил: «Хорошо ли вы ее разглядели?» – «Я сделал, что приказано». В своем донесении он писал: «Княжна Гунтинск, Мария Гантис (sic), роста высокого, тонка, бела лицом. Глаза у нее серые, волосы русые, нос прямой, пальцы на руках тонкие и длинные».

Горсей иначе говорит об этой сцене встречи посла с «царской невестой». Увидев ее, он стал пятиться назад, говоря, что может только один раз взглянуть на ангела, которому суждено стать женой его государя. Но Горсей при этом не был, и надо добавить, что «ангелу» в это время было уже под тридцать лет.

Елизавете захотелось довести комедию до конца. Она позвала Писемского и выразила свое сожаление, что ее племянница недостаточно красива, чтобы понравиться царю. «Да и вам, я думаю, она не понравилась», сказала королева. Но посол ответил:

– Мне она показалась красивой. Остальное – дело Божие.

Он начал настаивать, чтобы королева открыла свои намерения на этот счет. Но Елизавета придумала новое средство затянуть дело. Она хотела вместе с Писемским отправить в Россию доверенное лицо, которому будут даны инструкции и необходимые полномочия. Скоро последовала прощальная аудиенция. Писемский выслушал много лестных речей и уверений в дружбе. Королева обещала пропустить через свою землю русских послов ко всем государям, кроме папы. «Только бы ваш государь не выдал меня папе!» будто бы сказала Елизавета.

По-видимому, и на этот раз Робертс оказался неверным посредником. В половине дня портрет Марии Гастингс был готов. Писемский после присутствия на смотре английского флота, состоявшего из 24 судов с 70–80 пушками и 1000 матросов на каждом, отплыл в Россию. С ним ехал Джером Боус, посол королевы. Хотя она отправляла дипломата, подававшего надежды, ее выбор оказался не особенно удачным.

V. Соперничество Голландии и разрыв