Иван Грозный

Когда очередь дошла до Фуникова, Малюта вытащил из узла связку соболиного меха.

— Не инако, государь, любо было Микишке в тепле себя хоронить, коли соболями полны скрыни набил!

Грозный зажал в кулак бороду.

— А коли по мысли вору тепло, — потешим его теплом тем, да пожарче!

Каты сорвали с казначея одежды и подвесили его за плечи к перекладине подле котла с кипящей водою и варом.

Царевич взобрался на лесенку, принял от дьяка ведро с кипятком и обдал с головы до ног приговорённого.

В то же мгновение Скуратов вылил на Фуникова ушат студёной воды.

— Чтоб не упрел, голубок!

Жестокий крик вырвался из груди пытаемого и потонул в тихом утреннем благовесте.

— Не дюже! Не беленись! — захлёбывался Грозный, подсказывая сыну, как лучше орудовать с вёдрами.

После обедни Иоанн, постукивая посохом, направился трапезовать.

Борис, сказавшийся накануне больным, пришёл в трапезную последним.

Царевич подразнил его языком.

— Проглазел ты потеху!

Годунов притворно вздохнул и стал подле аналоя.

— Из Новагорода гости челом тебе бьют, государь, — скромно сообщил он и, поморщившись от боли, ухватился за поясницу.

— Из Новагорода? — переспросил хмуро царь. — Чего им ещё?

Борис внимательно поглядел на Грозного.

— Богат и славен тот Новагород, мой государь! Много, сказывают те гости, злата и каменьев бесценных у зацных[193] людей да в монастырях!

Он помолчал и, заметив, как все жадно насторожились, прибавил завистливо:

— Лифляндцы, литовцы, ляхи, шведы, фряги с фламандцы — все охочи до Новагорода, до торга его могутного.

Иоанн привстал и больно сдавил руками виски.

— Да эдак-то, ежели и фряги и шведы… ежели попустить- чего доброго, и на Москву ничего не застанется…

Челяднин шумно отставил от себя миску с кислыми щами.

— И то, государь, наши гостиносотенцы печалуются на торг новагородской! — Он разгоряченно вышел из-за стола. — Давеча, царь, держали мы с Годуновым думу и порешили…

— Ведаю! — перебил его царь и отвернулся к оконцу. Борис откашлялся в кулак и опустился на колени.

— Дозволь, государь!

— Дозволь… все дозволь! А проку от вас, что от чиликанья воробьиного.

— Пожаловал бы ты, како допрежь, позакрывать дворы торговые в Новагороде да большую толику новагородских и псковских торговых гостей на низ увести, в низовые новагородские земли.

Малюта разочарованно оттопырил губы:

— И кака в том радость, в уводе?

На лице Иоанна плеснулась снисходительная улыбка.

— В ратном деле да в израде — орёл ты, Малюта. Ну, а для государственности не вышел умишком. Не взыщи. Не вышел, Малюта.

И, смачно обсасывая голову варёной стерлядки, потрепал свободной рукой по щеке опричника.

— Тех на низ, а московских гостиносотенцев замест их посадить. Разумеешь затею Борисову? Чтобы торг-то с басурмены не новагородцы, а наши людишки вели.

Расцветший Годунов торопливо прибавил:

— Да чтоб некому было чмутить!

— Чмутить чтобы некому! — поддакнул Иоанн, стукнув братиной по столу.

Челяднин причмокнул уверенно.

— На свою погибель милуются те новагородцы через богомерзкого Курбского да литовского короля с погаными ляхами. Перехватили мы грамоту…

Острыми углами приподнялись плечи царя.

— Волю утресь же зрети те грамоты!

* * *

— Израда! Израда! — трезвонили усердно по Московии языки. — Ляхам Новагород замыслил отдаться! Сам митрополит Филипп благословил игумена уволочить тайно святыни монастырские на Польшу премерзкую!

Воеводы и окладчики скликали рать.

Холопи, вооружённые бердышами и стрелами, покорно готовились к бою.

Пять полков подтянулись к Москве. В середине шёл полк главный над четырьмя остальными. Воеводство над ним принял сам Иоанн.

Против рати царёвой поднялся весь край новагородский.

Грозный, прежде чем начать бой, отправил послов в противный лагерь.

— Не люба государю кровь человеческая, — объявили послы. — Отдайтесь на милость царёву, и не сотворит он над вами недоброго.

Новагородцы дерзко посмеялись над словами Грозного.

— А кто может устояти противу Бога да и Господина Великого Новагорода? — кичливо кричали они вдогон ускакавшим послам.

Взбешённый Иоанн в ту же ночь выступил в поход.

Две недели держались дружины новагородские. Наконец Грозному удалось обложить город.

В последний раз он объявил осаждённым:

— Ежели не отдадитесь на милость мою — в Волхове утоплю всех крамольников!

Дружины ничего не ответили и приготовились к обороне.

Под градом стрел, презирая смерть, бесстрашно гнал Малюта к стенам полки.

Утром, с лихими песнями и победными трубными кличами, рать прорвалась на улицы города и сразу же приступила к погрому.

На другой день, окружённый сотней опричников, в Новагород прискакал Иоанн.

У заставы его встретил архиепископ Феофил.

— Ты бы римской церкви поклон отвесил, иуда, а не мне, царю православному! — с омерзением сплюнул царь.

Феофил поднял клятвенно руку.

— Верую, государь, во едину святую соборную и апостольскую церковь и такожде исповедую едино крещение, яко и ты, преславной!

Поклонившись до земли, он благословил опричников и обратился к царю:

— Не покажешь ли милость, не откушаешь ли в смиренной моей обители хлеба-соли с дороги?

Царь переглянулся с Малютой и смежил глаза в задорной усмешке.