Иван Грозный. Кровавый поэт

(Тут в нашей истории появляется первая неувязка, одна из превеликого множества. В «Сказании» о Максиме Греке утверждалось, что библиотеку привезла Софья Палеолог, а в «Ливонской хронике» – что она получена от патриарха константинопольского. Веттерман уверял, что подвал с библиотекой впервые за последние сто лет отперли для него, – но тогда каким образом книги мог увидеть Максим Грек, почти современник Веттермана!

Клоссиус этими неувязками не особенно заморачивался. Напав на след, он шел по нему целеустремленно, как хорошая гончая. И вскоре наткнулся на сущую бомбу: так называемый список Дабелова. Немецкий юрист из Мекленбург-Шверинского герцогства барон Христофор Христиан фон Дабелов (фамилия недвусмысленно указывает на славянские корни, таких дворян в Германии было немало, известен даже фон Белов) был за несколько лет до Клоссиуса зван читать в Дерптском университете курс лекций по гражданскому праву. Барон-юрист писал большую книгу по истории Ливонского права, а потому письменно просил архивы прибалтийских городов присылать ему старинные документы. Архивисты пошли навстречу, посылая не только то, что касалось юриспруденции, но вообще все старинные рукописи, какие имелись…

Сокровище поступило из маленького городка Пярну. Два пожелтевших от времени листа, список книг, составленный неким безымянным немецким пастором, допущенным «русским царем» в библиотеку и даже переложившим две книги на русский.

Это была бомба! Пастор писал, что в царской библиотеке насчитывалось не менее восьмисот рукописей, которые он частью купил, частью получил в дар. Но главное, имена, имена и названия!

«Ливиевы истории, которые я должен был перевести. У всякого понимающего человека начинала кружиться голова: из ста сорока томов трудов древнеримского историка Тита Ливия сохранилось лишь тридцать пять. БЫТЬ МОЖЕТ, В БИБЛИОТЕКЕ Грозного сыщутся недостающие, хоть сколько-нибудь?!»

Цицеронова книга «Де република» и восемь книг «Историарум»…

Тут уже не голова кружилась, а дыханье в зобу спирало! От шеститомной цицероновой «Републики» остался только маленький кусочек, а восьмитомный «Историарум» до нашего времени не дошел вообще…

«Тацитовы истории»… Из двенадцатитомного труда римского историка Тацита сохранилось четыре с небольшим тома.

«Оратории и поэмы Кальвуса»… Означенный поэт был современником Цицерона, но от его работ не сохранилось ни строчки.

И еще несколько десятков названий, от которых Дабелов приходил в экстаз: что ни возьми, либо безвозвратно утрачено, либо сохранилось в качестве жалких фрагментов… Бомба!

Дабелов снял копию с этого списка и опубликовал статью. Однако бомба не рванула: иностранные ученые отчего-то дружно… как бы это поделикатнее… засомневались в подлинности списка. Разобиженный Дабелов оставил библиофильские изыскания и целиком сосредоточился на юриспруденции.

А через несколько лет к нему ворвался Клоссиус и вопреки хваленой немецкой невозмутимости насел, как крыловский медведь из басни на крестьянина: где оригинал списка? Оригинал где, доннерветтер? Событие мирового значения… бесценные книги… где оригинал?

Дабелов пожимал плечами: он, мол, давным-давно отправил оригинал назад в Пярну. Клоссиус рвал и метал: ну как так можно было – отослать назад бесценный документ? Но поправить уже ничего было нельзя. Клоссиус, как любой на его месте, помчался в Пярну, подгоняя кучера матом и подзатыльниками.

Однако старенький пярнский архивариус разводил руками: он не помнил, куда подевались эти самые старинные бумаги – и, кроме того, клялся, что никакого «списка» в глаза не видел, хотя знает все рукописи своего архива… Ну не видел такого списка, и все тут!

Клоссиус вернулся несолоно хлебавши. И принялся искать книжные сокровища по всем русским книгохранилищам, какие только существовали. Продолжалось это семь лет. Ни следа уникальных книг так и не обнаружилось, и Клоссиус с болью в сердце признал свое поражение. В статье, подводившей итоги напрасных поисков, он написал с горечью: «Если библиотека и была взята царем в слободу (Александровскую. – А. Б), то она погибла во время смятений при Лжедмитрииях, или, может быть, при страшном пожаре Москвы в 1626 г.». И навсегда оставил надежду отыскать библиотеку, чем более не занимался. На несколько десятков лет воцарилась тишина, о «либерее» Грозного, содержавшей бесценные сокровища, начали забывать.