Иван Грозный — многоликий тиран?

Впрочем, сделать это было еще не поздно, и бояре это понимали, посему, не медля, принялись собирать большое посольство к царю, чтобы решить дело окончательно и бесповоротно. Главными послами избрали Святителя Новагородского Пимена и Чудовского архимандрита Левкия, а к ним присоединили и других святых отцов: епископов Никандра Ростовского, Елевферия Суздальского, Филофея Рязанского, Матфея Крутицкого, архимандритов крупнейших монастырей — Троицкого, Симоновского, Спасского и Андрониковского. Бояре собрались все до единого во главе с князьями Александром Горбатым, Иваном Мстиславским и Иваном Вельским, также и дьяки, которые свои приказы заперли, все одно жизнь в государстве остановилась. Стрельцам приказали изготовиться к утру к походу. Брали их почти всех, десять тысяч, на всякий случай. Случиться действительно могло всякое.

Обо всем, что за день в Москве произошло, и о том, что на следующий день ожидается, я со всем тщанием Ивану отписал и с нарочным отправил, на рассвете уже, едва ворота открыли.

* * *

А днем пришлось нового гонца слать, потому что такого столпотворения я не ожидал. Казалось, вся Москва поднялась вслед за святителями и боярами. «Вы-то куда?» — с некоторым раздражением спрашивали бояре. «Бить челом государю и плакаться», — смиренно отвечали московские люди. Об этом и поспешил я известить Ивана, чтобы не испугался он толпы огромной и не стал, не дай Бог, из пушек палить или какие другие глупости творить.

Отправил я то письмо и замер на несколько дней в неизвестности, поскольку никакие новости в Москву не приходили, да и к кому им приходить, если в Москве остались лишь старики немощные, бабы, дети малые, да мы с митрополитом Афанасием. Вы спросите, почему же я не поехал вместе со всеми в Александрову слободу? Мне это тогда и в голову не пришло. Иван же просил меня в Москве находиться и обо всем его извещать, никаких новых просьб от него не поступало, вот я все в точности и исполнял. Такой уж я человек, ответственный! От этого и страдаю, потому что многие интереснейшие события пропускаю и вынужден рассказывать их с чужих слов, как, например, о том, что произошло тогда в Александровой слободе.

Иван, вероятно, не получил моих последних посланий, потому что в противоположность моим просьбам и советам принял посольство весьма нелюбезно. Александрова слобода являла вид крепости, изготовившейся к долгой осаде, во все стороны топорщились пушки, на стенах маячили стражники в черной одежде, ворота были крепко заперты. Лишь после нескольких часов безответных призывов ворота чуть приоткрылись, в них было дозволено протиснуться святым отцам, после этого ворота вновь затворились.

Во все время переговоров Иван не сказал ни слова, а его именем вещали Никита Романович да Алексей Басманов. Даже не дослушав предложения боярские, они сразу сказали на все твердое нет, но в конце концов уступили слезным мольбам святителей сжалиться над державой и не терзать ее распрями междоусобными.

— Никто не покушается на помазание Божие, — сказали они, обращаясь к Ивану, — пред Господом и народом останешься ты царем, но коли не желаешь ты подчиняться законам мирским, так оставь державу миру. Удались в опричнину и правь там, как тебе угодно, а Землю Русскую от своих забот освободи. Но, оставляя Москву, не забудь вернуть святыни в храмы и целебные мощи угодников Христовых, — не удержались святые отцы, — вспомни, что ты блюститель не только государства, но и церкви, если удалишься со святынями, тебе пред Господом ответ нести за погибель вечную миллионов душ.

Захарьины оставили этот призыв без ответа и поспешили пригласить бояр для объявления последнего решения. Вещать же от имени царя выставили Алексея Басманова, появление которого было для бояр неприятной неожиданностью. Потому, наверно, и выставили.

Говорил он с обычным для него многословием. Повторил уже знакомые упреки боярам в их своевольстве, нерадении, строптивости, ссылался обильно на историю и Священное Писание, возводя строптивость боярскую к временам Моисеевым. В общем, не сказал ничего нового, разве что обвинил бояр в отравлении царицы Анастасии и в желании возвести на престол князя Старицкого. Трудно понять, какое из этих двух обвинений было более абсурдным! Впрочем, бояре не негодовали, не оправдывались, они молча ждали приговора.

— Но, — дошел, наконец, до сути Иван устами Басманова, — для отца нашего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов, для всего народа русского соглашаюсь взять свое государство опричное, — и после долгой паузы и взгляда кругового, — если будет оно приличным нашему царскому величию.

Дальше же начались вещи, царскому величию совсем неприличные, — начался дележ державы нашей, предками нашими великими по крупицам собранной и нам в целости и округлости завещанной. И пуще всех, за каждую деревеньку, за каждый дом, торговались Захарьины, прямо как купчишки презренные. А может быть, они и есть из купцов или из кого еще похуже? Темна история их рода, да и коротка.