Иван Грозный — многоликий тиран?

Да и как их называть, коли возвращались из них всегда с возами, добром разным нагруженными, да с толпами полоняников, которых по деревенькам опричным распределяли, и со стадами всякой живности, которые в Слободе же и поедались. Но то была лишь малая толика того, что на месте без пользы уничтожалось. Впрочем, чему тут удивляться. Ведь если земские какую-нибудь защиту организовывали, собирали по уезду войско для отпора, то против них Басманов выступал со всей своей силой и умением ратным, а на деревеньки беззащитные немцев напускали, этим-то чего русского человека жалеть?! Им лишь бы пограбить! Нет, это не война, это истинно набег!

Но земские тоже хороши были! И тянули к себе все, что плохо лежит, и беглых из деревень опричных принимали. А так как поместья опричные были перемешаны с земскими, то такие неудовольствия часто случались, как обычно между соседями. Приходилось опричнику идти в суд земский, брать пристава, учинять обыск у соседа подозреваемого, а коли вскрывалась покража, то и требовать возмещения убытка и пени. Но земские суды завсегда на стороне своих были, вот и приходилось опричнику идти на суд царский, а уж Иван разбирал все по справедливости.

То же и с поношениями словесными. Земские как увидят опричника, так сразу ругаться зачинали, по сути, может быть, и верно, но по форме очень грубо. Господу такие слова противны, и царю обидны, потому что, понося опричника, земские его самого оскорбляли. Несмотря на обиду, Иван и эти дела судил с присущим ему милосердием, даже предлагал матерщиннику самому определить себе наказание: штраф денежный или правеж. Так что под розги шли исключительно добровольно.

Вы скажете, что я Ивана выгораживаю. Ни в коем случае! Рассказываю все, как было, как своими глазами видел. Купечество русское возьмите — натерпевшись от лихоимства боярского, купцы за несколько лет все под защиту Ивана перебрались. Даже сами Строгановы, у которых земель было поболее, чем у любого из бояр, и дружина, как у князя удельного. Но и они только возле Ивана чувствовали себя покойно, как под крышей медной, — ничего их не мочило, никакие шишки на них не падали. С ярлыком же царским могли ехать куда угодно, и никто их не смел обидеть, даже и опричники, которых за это карали нещадно.

Были и бояре с князьями, что к стопам Ивана припадали, в опричнину со своими вотчинами записывались. Земщина этим возмущалась и небылицы всякие распускала. А я так скажу: право отъезда издревле на Руси существовало, сами же бояре вечно на него ссылались, так пусть теперь на своей шкуре почувствуют, каково было нам, царям, когда подданные наши к соседним государям утекали. А для того чтобы князя к себе на службу переманить и убедить его служить верно, многие способы существуют, совсем необязательно для этого ближних его на кол сажать или дочек распяливать. Да и мороки с этими новыми уездами и землями было больше, чем прибытку. На словах к нам примыкали, а на деле бунтовали, так что приходилось их усмирять. Почитай, каждый месяц Иван из Слободы снимался и с ратью своей опричной в объезд смирительный пускался.

Но я в этих делах ни разу и никоим образом не участвовал, даже в судах царских, хотя меня туда зазывали усердно. Я всегда в Слободе оставался и душой отдыхал вместе с княгинюшкой. Ведь голубка моя целыми неделями из дома нашего не выходила, разве что в храм по воскресеньям, да и то укутанная с ног до головы и с лицом, сеткой густой прикрытым. По воспитанию ее, исконно русскому, ей такая жизнь была не в тягость, но все же видел я, что скучает она иногда. Лишь когда пустела Слобода, могли мы себе позволить на воздух свежий выбраться, покататься всласть по окрестным лесам. И после затворничества вынужденного нам эти прогулки много удовольствия доставляли. Потому и сказал я, что набегами опричными я наслаждался и молил Бога, чтобы продлились они подольше.

Глава 9. На качелях

[1566–1568 гг.]

Несмотря на похвальбу опричников, и Иван и даже Захарьины понимали, что реальных успехов нет, что захват еще одного сельца, городишки или даже уезда не приближает конца войны, более того, каждое приобретение оборачивается убытком, усиливая раздражение земщины. Вот и я постоянно талдычил Ивану, что судьбу державы нельзя решить набегами и междоусобными стычками по углам медвежьим, решается она либо мечом в поле, либо интригами в Москве. Иван со своими любимцами-опричниками по безрассудству молодости рвались в поле, Захарьины по природной трусости своей склонялись к интригам. Не берусь судить, насколько их ходы были правильны, знаю только, что закончились они поражением.