Иван Грозный. Том I. Книга 1. Москва в походе. Книга 2. Море (часть 1)

Иван улыбнулся. Глаза его смотрели ободряюще.

— Стало быть, напраслину возводят люди на моих нижегородских холопов? А я кое о ком и хуже того слышал, да верить тому не решился… А еще я хотел спросить, гневаешься ли ты на лукавство Ордена? И радуешься ли царской грамоте о походе на лукавых немецких рыцарей? Преисполнен ли ты и прочие нижегородские дворяне бранным усердием к одолению врага?

Не успел царь договорить, как Никита Борисыч сорвался с своего места и, красный от волнения, воскликнул:

— Гневаюсь! Возрадовался! Преисполнен! И прочие холопы твои, государь, такожде! Ждут не дождутся в поход идти.

— Крест целуешь на том?

— Целую, батюшка! Клянусь добрым именем покойных родителей и всех в бозе почивших предков, — все радуются той войне и благословляют имя твое! И никогда яз столь счастлив не был, как в сей час, егда услышал о твоей царской воле наказать супостатов…

Иван проницательным взглядом следил за Колычевым, и тому показалось, будто царь все видит и знает, что на уме у него, у Колычева.

— Был ли в Разрядной избе?

— Еду, государь.

— В кой полк?

— В сторожевой, государь.

— К князю Андрею Михайловичу?

— Точно, государь.

— Добро! Курбский — премудрый вождь. Но, одначе, мыслю я, Никите Колычеву не статья быть у Курбского, а надобно ему быть в Большом полку под началом Данилы Романыча.

Колычев задумался, покраснел.

Иван Васильевич пытливо посмотрел на него.

— Что? Аль не родовит начальник? Сраму боишься?

Колычев вскочил, поклонился.

— Я? Нет! Ничего… великий государь! Твоя воля — Божья воля.

— Силен тот правитель, кто имеет подобных слуг, — сказал Иван с усмешкой, кивнув ему головою. — Истребленные в древности царства гибли от строптивости вельмож и непослушания их престолу. Каждый неповинующийся губит свой дом, валит столбы, на коих кровля… А кровля бережет от холода, дождя и зноя… Разумно ли валить ее? Служи своему государю правдою!

По окончании беседы царь сказал:

— А теперь пойдем-ка в мою столовую горницу, пображничаем.

Колычев не на шутку перепугался. Ему показалось, что царь хочет его отравить.

Робко, на носках, трясясь всем телом, он последовал за Иваном Васильевичем.

Когда вошли в столовую горницу, Никита Борисыч едва не упал в беспамятстве от испуга. Из-за стола посреди комнаты, уставленного золотою посудою и яствами, поднялось длинное, сухое, в перьях чудовище и, раскинув свои громадные оперенные руки, крепко обняло Никиту Борисыча и поцеловало.

— А я давно ожидаю вас с царем к себе в покои, — пискливо, тоненьким голоском проговорило чудовище. И оттого, что его тоненький голосок не соответствовал громадному росту, стало еще страшнее Колычеву.

Царь низко поклонился пернатому чудовищу.

— Здорово, райская птица!.. Бьем челом тебе, угощай нас с дальней дороги.

Никита Борисыч окончательно растерялся, в страхе уцепившись за рукав царского кафтана.

— Не бойся! Райские птицы прилетели ко мне во дворец, чтобы о рае небесном напомнить боярам… Кому же в раю быть, как не такому праведному боярину, как ты?

Царь рассмеялся.

— Ну-ка, райская птица, прокукуй: сколько лет жить на белом свете боярину Никите Колычеву?

Пернатое чудовище прокуковало один раз.

— Что так мало? — пожал плечами с удивлением царь. — А долго ли пировать на белом свете царю всея Руси Ивану Васильевичу, — спросил он.

— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!.. — усердно закуковало страшилище.

Двадцать… тридцать… пятьдесят… шестьдесят…

— Довольно! — стукнул об пол своим посохом царь Иван. — Довольно царю и того… Не правда ли? Я не завистлив.

— Не от нас то, государь, зависимо… — пролепетал Колычев.

— Так ли? Подумай: некая милость и от царя зависит? Не та ли?

— Выше Бога и государя никого нет.

Пернатый подхватил Колычева под руку и с силою увлек к столу.

— Эй, не упирайся, боярин!.. — говорил царь, шутливо подталкивая Колычева посохом сзади.

— Садись! — крикнуло чудище, усаживая Колычева на скамью.

Царь и пернатый сели тоже за стол.

— Великий государь, — со слезами в голосе взмолился Колычев, — как мне быть? В Разряд мне надобно! Отпусти меня на волю. Устал яз с дороги, да и в бане бы помыться, и святым угодникам в Кремле поклониться, о тебе молитву вознести…

— Пуская ответит тебе «райская птица»… Умишком я слаб. Где мне бояр учить! — сказал Иван.

Заговорил пернатый, потянувшись через стол к Колычеву:

— Добрый боярин! Не уходи! Не обижай меня. Побудь малость! Сам батюшка Иван Васильевич не гнушается моим теремом, а ты чином помельче… А и должен ты знать, что мы сегодня справляем с царем и тобою тризну по убиенной в твоей вотчине старухе-колдунье… Она не дает мне по ночам спать… Просит помянуть ее и царский Судебник…

У Никиты Борисыча потемнело в глазах. Словно сквозь сон он почувствовал, что ему суют в рот кубок с вином: потеряв всякую волю над собой, он выпил вино; за этим кубком другой, третий… Он слышал громкий хохот царя, видел его могучую фигуру перед собой, но разобраться в том, что творится с ним, Колычев никак не мог.

Наконец царский шут снова взял боярина под руку и в самое ухо ему пропищал нечеловечьим голосом: