Посреди двора раскинулись три огромные дворцовые постройки. Над каждым из теремов торчали длинные шпили, на вершине которых распростерли свои крылья насаженные на острие двуглавые черные орлы из дерева, с грудью, обращенной к земщине.
Обилие крытых ходов и переходов, разрисованных снаружи резными цветными узорами, придавало дворцовым постройкам сказочную таинственность.
…Посланные нарвским воеводою боярином Лыковым гонцы принесли весть царю о возвращении московских кораблей.
Иван Васильевич с огромной радостью встретил это известие. Вот то, чего он добивался с такою настойчивостью! Вот то, ради чего он принял на себя бремя войны, злобы, клеветы, ради чего принес в жертву дружбу и почитание многих достойных людей.
Море! Вот когда над твоей страшной пучиной зазвенят русские мужицкие песни и стяг московского государя будет победоносно реять над твоими безбрежными просторами. Наконец-то корабли московские богатырской грудью своею пробили себе дорогу на запад и смело прошли по морям, полонив разбойников, разметав их преступную орду.
Да будет благословен сей желанный день!
Иван Васильевич быстрыми шагами вошел в светлицу Марии Темрюковны с веселым восклицанием:
— Царица! Щедра рука Всевышнего. Приплыли! Атаман правдою послужил нам. Радуйся, молись! Сегодня будут у нас во дворце!
Иван Васильевич стал на колени перед иконами; опустилась на колени и царица. Оба усердно помолились, благодаря Бога за благополучное странствование русских кораблей.
— Увы! Найдет ли в себе силы царь быть паки и паки страшным для врагов?.. Курбскому отвечу на его лаянье. Отвечу, как достоит государю… Молчать невмоготу мне.
Царица недовольно сказала:
— Государю ли отписывать ответ своему холопу, изменнику? Голову рубить ему… Срамно царю писать изменнику! Не спеши, государь!
Иван Васильевич задумался.
— Не соромь себя! — Тонкие брови ее гневно сдвинулись.
— Добро! Подумаю. Однако и умолчать негоже. Клевещет он. Правды нет в его собачьем лаянье… Ну, Господь с тобой! Мне надо бы идти, принять Совина с его людьми.
В рабочую палату, сопровождаемые дьяками Щелкаловым, Висковатым и Писемским, вошли Совин, Алехин, гости — Степан Твердиков, Иван Тимофеев, Смывалов и другие купцы. Позади всех тяжело шагал великан Керстен Роде. Беспрозванный и Окунь были в толпе купцов.
При появлении царя все находившиеся в палате положили земной поклон. Датчанин опустился на одно колено. Иван Васильевич милостиво приветствовал всех, приказав встать.
Совин доложил о Керстене Роде, об его усердной, прямой службе и о том, как водил он корабли на морских разбойников и как немилосерден был он к ним.
Царь одобрительно кивал головой, слушая рассказ Совина.
Керстен Роде догадался, что разговор идет о нем, скромно, с не соответствующей его наружности стыдливостью потупил взор. Царь бросил в его сторону ласковый взгляд. Он приказал послать за дьяком Гусевым Ильей, что в Наливках, в Дацкой избе, изъявив желание побеседовать с атаманом наедине. То же сказал он и торговым людям — с ними будет особый совет, а потому и попросил их удалиться пока в соседнюю палату.
Когда остались с царем только Щелкалов, Писемский и Совин, он приказал Совину доложить ему, что спрашивали о России и о русском царе в иноземных государствах и что он, Совин, отвечал им; везде ли спрашивали о здоровье его, государя, и что болтают о бегстве Курбского и иных бояр в Литву. Но больше всего государю хотелось знать, что думают в иных странах о войне с немцами и о нарвском плавании; удобнее ли оно, нежели плавание через Студеное море?
Совин ответил, низко поклонившись царю:
— По вся места, великий государь, спрашивали о здоровье твоего величества и матушки государыни и детушках твоих царственных, а называют тебя, отец наш, мудрым и славным правителем и хозяином нашей земли.
— Боятся ли нас? — перебил Совина Иван Васильевич.
— Опасаются, батюшка государь… Позволь мне, отец наш родной, молвить сущую правду: не верь ерманскому кесарю… Мутит он Европию супротив тебя. Пугает всех. И Данию запугал… А в Польше будто есть сильная партия, склонная к союзу с Москвой. И даже пришлось слышать от одного шляхтича в Лондоне, будто тебя, великий государь, после смерти болящего старого короля Жигимонда, прочат посадить королем у себя на престол либо кого из царевичей твоих…
Иван Васильевич улыбнулся:
— Слыхал и я такое же. Ну что ж!
— Будто есть польские люди, требующие мира с Русью.
Совин хотел еще кое-что сказать, но царь Иван перебил его:
— Боится ли нас аглицкая королева, моя любезная сестра Елизавета?
Совин отрицательно покачал головою:
— Велика сила той государыни, широко разошлась слава о ее могуществе, повсеместно. Она не боится никого… Самых лютых противников своих, латынян-католиков, королева без колебания возвышает и облекает их государственной властью… Ей многие вельможи мешали сесть на престол, а короновать даже все епископы отказались… Хитроумно она заставила католиков все же покориться ей… Католику сиру Филиппу Стэнли дано управление городом Девентерпом, да еще — в военное время!.. Многие разбойники и воры, и те служат ей.