Иван Грозный

Что могло объединить между собой всех этих людей? Автор «Пискаревского летописца», описывая казни, ничего не говорит об их причине. В донесении Даниила Принца помещено стандартное обвинение казненных в заговоре на жизнь царя. Гораздо более интересно сообщение «Московского летописца». Когда царь принял решение посадить на великокняжеский трон Симеона Бекбулатовича, «елицы же, — рассказывает летописец, — супротив сташа, глаголающе: „Не подобает, государь, тебе мимо своих чад иноплеменника на государство поставляти“». Необычное, не имевшее прецедентов решение царя, в мотивы которого он, конечно, не намерен был посвящать подданных, вызвало, очевидно, беспокойство не только светской, но и духовной элиты общества. Правдоподобным представляется предположение В. И. Корецкого о том, что государю была подана коллективная челобитная с просьбой отказаться от своих намерений, которую подписали духовные и светские лица. Сообщения «Московского летописца» находят косвенное подтверждение в жалобах царя Даниелю Сильвестру на подданных, которые «ворчат и ропщат против нас».

Царь давно привык видеть «измену» в каждом несогласии со своей волей и с течением времени все меньше мог и хотел себя сдерживать. Даниил Принц, встречавшийся с царем как раз в это время, записал: «Он так склонен к гневу, что, находясь в нем, испускает пену, словно конь, и приходит как бы в безумие». Неудивительно поэтому, что, столкнувшись с проявлением несогласия, царь, «возьяряся, казнил» недовольных.

По сообщению летописцев, казни совершались «на площади у Пречистыя в Большом городе», или «на площади под колоколы», то есть на Соборной площади Кремля. Очевидно, царь хотел придать этим казням публичный характер. Столкнувшись с проявлением несогласия, он этими казнями был намерен запугать земщину, предотвратить возможное сопротивление реставрации опричного режима. Не случайно, как отмечено в «Пискаревском летописце», головы казненных «меташа по дворам к Мстиславскому ко князю Ивану, к митрополиту, Ивану Шереметеву, к Андрею Щелкалову и иным», то есть тем лицам, которым должно было принадлежать управление новой земщиной.

Новый режим многими своими чертами воспроизводил опричный порядок, но не был, однако, его точным подобием.

Так, в уделе царя Ивана, судя по всему, не существовало ничего подобного опричному братству. Еще более существенно то, что вслед за казнями, сопровождавшими образование удела, не последовали новые казни, опалы и ссылки. Не было ни карательных экспедиций, ни разгрома крупных городов. Новый режим, таким образом, не был связан с постоянной практикой массового террора.

В особом дворе и дворовом войске царь видел главную опору своей власти и прилагал усилия к тому, чтобы дворовые дети боярские были обеспечены землей и жалованьем лучше, чем дети боярские, которые оставались в новой земщине. В одном Ржевском уезде для наделения дворовых детей боярских было роздано 29 тысяч четвертей земли из дворцовых и черных земель. Образованные на этих землях поместья по своему среднему размеру значительно превышали поместья детей боярских в земщине. Когда в 1576 году царь со своим дворовым войском собрался в поход на южную границу, он потребовал от Симеона Бекбулатовича, как главы земщины, «на подъем» 40 тысяч рублей, которые, конечно, пошли на жалованье этому войску. Однако на этот раз царь не пытался поставить своих детей боярских над правом, и для этого времени не сохранилось сведений о массовых насилиях дворовых детей боярских над земскими людьми. Очевидно, царь учитывал отрицательный опыт времен опричнины, когда неконтролируемый произвол опричников привел к дезорганизации всей общественной жизни в стране, и старался избежать повторения подобной ситуации, тем более что, судя по всему, дворовые дети боярские не пользовались у царя таким доверием, как опричники в первые годы существования опричного режима.