Иван III

Вновь, как и в июле 1471 года, Иван III сам бросился в бой со стихией. Под его началом слуги сумели спасти от пламени княжеский дворец. Однако находившийся неподалеку дворец митрополита выгорел полностью. Помимо этого сгорел княжеский и городской «житные дворы», где хранились запасы продовольствия, двор удельного князя Бориса Васильевича Волоцкого, а также деревянные покрытия крепостных стен и башен.

Митрополит Филипп на время пожара ушел в монастырь Николы Старого, располагавшийся на посаде в полуверсте от Кремля. Там он провел эту страшную ночь. Под утро, когда пожар затих, Филипп вернулся. Картина дымящегося пепелища на том месте, где еще несколько часов назад стоял полный древних святынь и всякого добра митрополичий двор, потрясла старика. Он увидел в случившемся явное проявление Божьего гнева. Едва держась на ногах, митрополит пошел в Успенский собор и там, припав к гробнице святителя Петра, зашелся в рыданиях. В собор явился и великий князь. Оба после пережитого находились в состоянии крайнего возбуждения. Между ними произошел какой-то крупный разговор, содержание которого официальная летопись передает в самых умилительных тонах. Вид плачущего митрополита тронул Ивана. Он стал утешать его: «Отче господине, не скорби! Так Богу изволишу. А что двор твои погорел, аз ти колико хочешь хором дам, или кои запас погорел, то все у меня емли» (31, 300).

Однако утешения не помогали. От нервного потрясения у митрополита отнялись рука и нога. Слабеющим языком он стал просить великого князя: «Сыну! Богу так изволившу о мне. Отпусти мя в манастырь» (31, 300). По существу, это означало желание Филиппа, подобно Феодосию Бывальцеву, добровольно оставить митрополию. Однако этого великий князь не допустил. Некоторые же неофициальные летописцы все же утверждают, что Филипп «митрополью остави» (27, 300). Иван приказал отвезти Филиппа на расположенное в Кремле подворье Троице-Сергиева монастыря. Там митрополита по его просьбе причастили Святых Таин и соборовали. Ему оставалось жить еще один день. В ночь с 5 на 6 апреля 1473 года первый строитель собора скончался. 7 апреля он был погребен в стенах своего любимого детища — строящегося Успенского собора. На отпевании кроме великокняжеской семьи присутствовал лишь один архиерей — сарайский епископ Прохор, постоянно проживавший в Москве.

Последние заботы старого иерарха были связаны с делом его жизни — собором. Он просил великого князя довести строительство до конца. К изголовью умиравшего вызваны были все руководители строительства во главе с Владимиром Григорьевичем Ховриным и его сыном Иваном Головой. Митрополит также просил их не оставлять дело, указывал, где взять необходимые для этого средства.

Согласно старинному обычаю, умиравшие бояре отпускали на волю своих холопов. Так же поступил и Филипп. Он распорядился по своей кончине дать свободу всем тем, кого он «искупил… на то дело церковное» (31, 300).

Святитель Филипп был, несомненно, одним из самых одухотворенных архипастырей нашей истории. Во всех его деяниях сказывалась глубокая личная вера и чувство огромной религиозной ответственности. Его непреклонность в борьбе с «латинством», его необыкновенная энергия в деле строительства собора, наконец, сама его кончина, вызванная глубоким душевным потрясением, — все это обличает в нем человека смелого и незаурядного. Очевидно, он воспринял гибель в огне своего дворца и свою внезапную болезнь как некий небесный знак, как наказание за какую-то его личную вину перед Богом. Отсюда и его желание немедленно оставить митрополию и уехать в отдаленный монастырь на покаяние. Однако ни времени, ни сил для исполнения этого решения он уже не имел…

После кончины Филиппа на его теле найдены были тяжелые железные цепи — вериги. Никто, даже митрополичий духовник и келейник, не знали, что Филипп смиряет свою плоть столь суровым способом. Носил ли он эти цепи в подражание древним великим подвижникам или же в память о веригах апостола Петра, — неизвестно. Однако тайные цепи митрополита Филиппа свидетельствуют о том, что дух личного подвига и беспощадного самоотречения, охвативший в XV столетии все русское монашество и создавший прославленную Русскую Фиваиду на Севере, не миновал и Боровицкого холма. Но там он пришелся не ко двору. Ведь какой власти, кроме власти Всевышнего, могли убояться люди, подобно Филиппу добровольно заковавшие себя в железо!

История с веригами митрополита Филиппа наделала много шума. После похорон святителя, состоявшихся 7 апреля 1473 года, великий князь приказал повесить их над его гробницей. Вериги тотчас стали предметом поклонения: верующие целовали их и просили помощи у почившего подвижника. Между тем князь Иван почему-то решил выяснить, кто и когда сковал для митрополита эти цепи. Некий кузнец, выкупленный митрополитом из татарского плена и приставленный к строителям собора, рассказал великому князю, что однажды Филипп велел ему сковать еще одно звено для своих вериг, «занеже сказываеть тесны ему» (27, 300). При этом он взял с него клятву молчания.