Иван Калита

- Много зла створил и ныне стою пред тобою, готов есмь на смерть! - твёрдо закончил Александр. И умолк. И наступила тишина. Узбек глядел на него, глаза в глаза, разгорающимся взором. Умолкли придворные, затихли музыканты, не шевелились разряженные, набелённые и насурмленные, словно куклы, жены. И были они одни в этот миг: усталый от роскоши и своей обманчивой власти-безвластия повелитель Орды и сын Михаила Тверского, принёсший ему сам наконец, через десять лет ожидания, сюда, к подножию золотого престола, гордую голову свою и теперь ожидающий от него милости или казни.

Узбек закрывает глаза. Открывает их - коназ Александр здесь! Он стоит и ждёт, как стоял его дед, Александр Невский, перед кааном Бату - Батыем, как его называют урусуты. И он, Узбек, сейчас равен Бату-хану в воле и смерти коназа сего! Сейчас он не помнит, кому и за что заплачено русским серебром! Сейчас он - полновластный повелитель четверти мира на золотом троне! Этот смиривший гордость свою храбрец-урусут, прямой батыр видом и статью, подарил ему самый редкий дар из даров, даримых властителю, - ощущение полноты власти! И Узбек вдруг, нежданно для самого себя, сузив глаза, начинает смеяться. Он смеётся, сидя на золотом троне, а перед ним стоит упрямый русский коназ, и вот он весь во власти его! И Узбек смеётся мелким тонким смехом, покачивая головой. И ждут визиры, вельможи, нойоны, стража и палачи, ждут, чем закончит свой смех повелитель. А Узбек смеётся. Ему радостно. И Александр ждёт, смущённый загадочным и - кто знает? - быть может, страшным смехом татарского царя!

Но вот Узбек протягивает руку, отстраняя, отводя от Александра готовых ринуть на князя вооружённых нукеров.

- Так сделал, - говорит он, всё ещё смеясь, - и получишь от меня жизнь! - Он взглядывает на толмача и повторяет по-русски, для князя, одно слово, означающее жизнь и прощение: - Живот!

Узбек перестаёт смеяться. Сидит, задумчив и снова строг. Медленно говорит:

- Много послов посылал я за тобой, коназ, и ты не приходил ко мне, и никто не мог привести тебя. А нынче пришёл ты сам, и я верю тебе, коназ, жалую тебя отчиною твоей и великим княжением… - Узбек медлит, ибо дать Александру всё великое княжение русское он без совета визиров своих не волен, медлит и прибавляет: - Великим княжением в землях твоих! Гляди же, не обмани веры моей! - добавляет Узбек.

И вдруг оживает огромный шатёр. Задвигались придворные. Ропот и гул текут меж рядами. Александру подносят вино, оглушительно ударяют по струнам музыканты, волна звуков, как водопад милостей ханских, обрушивается на него, едва не сбивая с ног. И он сам чует в этот миг, - миг, когда он, провисев над бездною, счастливо достиг края её, - как его разом оставляют силы и как от головного кружения и тьмы в очах он вот-вот упадёт ничью. И он едва справляется с собою, чтобы только устоять, принять вино, пристойно ответить на ласку и милость Узбека…

Торжественный приём закончен. Александр, пошатываясь, покидает шатёр-дворец. Сейчас отдохнуть, прийти в себя… Но сейчас-то и начинается мышиная возня бояр и вельмож, тяжбы послов, уговоры и переговоры. Щедрость Узбека, особенно слова о великом княжении, порождают настоящую смуту. Великое княжение может быть только одно, но сторонники Калиты, а их немало, тотчас подымают свои голоса, и всё путается, гибнет и гаснет в поднявшейся каше разнообразных мнений и воль. В конце концов так и выходит, что великое княжение Александра - по крайней мере пока, до часу, до приезда Ивана в Орду - это только право на полную власть в Тверском княжестве и право самому давать дань и отвечивать перед татарским царём. Но и этого не мало! Сим устрояются на Руси две независимые власти, а это не может удоволить ни тех, ни других, ни Москву, ни Тверь, и никого из русичей, мыслящих о единстве - хотя и под игом татарским - родимой земли.

И уже скачут гонцы в Москву, к Ивану Калите, и в Тверь, и во Псков, к семье и боярам Александровым, и уже разгорается спор. И кто победит в этом споре, за коим опять и вновь: быть или не быть Руси Великой? И если скажется «быть», то чья в том будет воля и чья власть настоять на своём?

Глава 18

Алексий сидел на грубо тёсанной скамье в келье Геронтия и отдыхал душою. В этом монастыре провёл он долгие годы, теперь же, управляя великим хозяйством митрополии, лишь иногда удавалось ему наезжать к родимому Богоявленью, погружаясь, как и ныне, в умную беседу с высокочтимым им старцем, на коего он по-прежнему взирал, яко на наставника своего.