Иван Калита

Иван Акинфов, в бледно-зелёного шелка распашной домашней ферязи сверх тонкого привозного голландского полотна вышитой рубахи с парчовыми наручами, то присаживался к столу, то беспокойно вновь начинал ходить по палате. Брат Ивана, Фёдор, настороженно и недобро следил за ним, переводя подозрительный взгляд с Ивана на московского гостя, Михайлу Терентьича, ради коего и собрались они ныне. Двоюродника, Александра Морхинина, не было, зато сидели Андрей Кобыла и костромской боярин Дмитрий Зернов, внук великого Захарии, сын убитого некогда в костромском бунте Александра Зерна[29], приглашённый особо, ибо с ним, с этим немногословным и паки осмотрительным боярином, сидела тут, за столом, едва ли не вся Кострома, готовая откачнуть туда, куда склонит Зернов, крупнейший и сильнейший из костромских природных вотчинников.

А речь шла не о малом. Московит предлагал тверским боярам отъехать на Москву, ко князю Ивану Данилычу Калите. И как-то так сумел повернуть разговор Михайло Терентьич (впросте рек, но в простоте-то и есть сугубая сила!), что словно бы уже и говорил, и сговорил тверичей московский правитель. И чинами не обносил, и в думу сажал званых бояр князь Иван, и переяславские родовые вотчины наконец-то возвращались Акинфичам насовсем, без иных каких особых условий. Им бы возмутиться или рассмехнуть ныне, когда Александр вокняжил в Твери и стал тверским князем великим. Им бы и рассмехнуть, и указать на нелепость днешнего посыла и зова! А московский боярин, не смущаясь, к тому и вёл. О том и баял в застолье. Именно ныне. Именно по этой поре. Теперь. Был бы в сирости, в бегах тверской князь, нужен и скорбен - то было бы зазорно им отъехать князя своего. А ныне мочно отъехати с честию.

- Почто надобны так? - угрюмо вопрошает Фёдор Акинфов.

- Всех бояр, что служили по роду великому деду, Александру Невскому, собирает к себе Иван Данилыч. Всю землю суздальскую, что была при прадедах, при великом Всеволоде, тогда ещё, до татар…

- Изменить князю своему! - взрывается Фёдор.

Но Михайло Терентьич, обращая к нему внимательный лик, отвечает спокойно:

- Не об измене речь! О русской земле!

- Тяжкое слово молвил ты днесь! - задумчиво подаёт голос Зернов. Иван вновь вскакивает с лавки, начиная беспокойно ходить по горнице, и тени мечутся по тёсаным переводинам высокого горничного потолка.

- Мнишь ли, что в малой Москве узрим мы грядущее величие Руси Владимирской? - спрашивает осторожно Дмитрий Зернов.

- Мню и верю сему! - твёрдо отвечает Михайло Терентьич. - Ибо духовная власть православная на стороне московского князя. А духовная сила превыше земной и временной силы ратей и воевод.

- Тверские книгочии глаголют инако! - возражает Иван (но в голосе и мятущихся всплесках рук неуверенность). - Указуют на единодержавие государя, яко на способ возвысить землю, указуют на пример государей западных! - (Тут он краем глаза глядит на Фёдора. Братьев да Андрея Кобылу убедить, а сам он почти уже на стороне князя Ивана.)

- Слыхали и мы, яко сотворяет на Западе, да и в Византии кесарской тож! - отвечает Михайло. - Какой круль, деспот ли поддержан землёй, дак и побеждает, а слаб - нелюб никому, терпит беды и одоления ратные, яко кесарь Андроник! Без своей, римской, церкви католической и они бы там, на Западе, не много выстояли с единодержавием своим!

- Орда поддержала Александра! - упрямо возражает Фёдор. - Хан Узбек дал же ему великое княжение!