Иван Калита

- Красота-то какая! Ах ты, Господи! Дивен свет, тобой созданный! - причмокивая, шептал сам себе старик, вдыхая нежный запах молодой листвы.

Чем ближе к Москве, тем реже лес, чаще встречаются сёла. На распаханных полях уже зазеленели всходы, но кое-где ещё ходят по пахоте запоздалые сеятели с лукошками. Встречные смерды уступали дорогу обозу, скинув шапки, кланялись старику в скуфейке, монахам и, провожая возок глазами, переговаривались меж собой:

- Митрополит Пётр в Москву едет. В котором разе уже. Не жалует, вестимо, Володимир.

Солнце перевалило за полдень, когда обоз выехал из леса. Вдали завиднелась Москва. Опираясь на плечо сидевшего рядом монаха, митрополит поднялся и, приставив ладонь к глазам, долго рассматривал поблескивающую реку и стоявшие у пристани ладьи. Затем перевёл взгляд на посад за Яузой, где жили таганщики, гончары, бронники, кузнецы и другой ремесленный люд. Золотом отливали маковки деревянных церквей, темнели островерхие башни сосновых кремлёвских стен, а 5 за ними виднелись крыши теремов княжеских и боярских.

Переправившись через реку паромом, возок въехал на Великую улицу и, загремев по еловым плахам, покатил к Кремлю.

Налево, на Подоле, разбросались усадьбы кожевников и сапожников. Из-за частоколов тянуло запахом сыромятины и дубильной жидкости. Ближе к Кремлю пошли усадьбы ювелиров-кричников - умельцев плавить железо. Сразу же за ними начинались шумные, разноголосые торговые ряды и Зарядье.

Запоздало зазвенели серебряным перезвоном церковные колокола. Из кремлёвских ворот навстречу митрополиту с пением вышла процессия. Усердно размахивали кадилами дьяконы, отроки несли зажжённые свечи, в золочёных ризах важно выступали архиерей и священники. За ними с непокрытой головой, в парчовом кафтане - князь Иван Данилович.

Подскочившие монахи под руки высадили из возка митрополита. Маленький, сухой, с морщинистым лицом и задравшейся бородёнкой, он дрожащей рукой благословил князя и процессию, осенил крестом теснившийся в стороне люд. Хор умолк.

- Дети мои, - воздев руки, заговорил митрополит. - Денно и нощно молюсь я о вас! С радостью зрю я Москву. Яко Киев при князе Володимире, тако и Москва ныне, мати городов русских.

Мати городов… Мать! Нет у человека ничего дороже матери и родной земли. Страдания отчей земли - твои страдания, человек. Руками твоими, человек, встала Москва от разорения, твоим трудом, человек, красна она. Сейте же, дети мои, доброе дело, и будут тогда, яко у колоса зерно к зерну, города с городами, сёла с сёлами…

И не быть тогда пожарищам на Русской земле, и не литься крови… И не станут плакать вдовы, и не будет сирот, а матери не заплачут по убиенным сыновьям…

Мати, земля наша, мати…

Старчески мутные глаза митрополита заблестели от слез. Кто-то в толпе всхлипнул.

Стоявший за спиной князя дворский широким рукавом смахнул набежавшую слезу. А митрополит Пётр, немного успокоившись, попросил:

- Сын мой, князь Иван, дай руку, устал я с дороги. - Поддерживаемый князем и монахом, он прошёл и митрополичий терем, отстроенный ещё в прошлым приезд.

В горнице старый митрополит сел в обитое красным аксамитом кресло, коротко приказал служке:

- Оставь нас!

И едва за монахом закрылась дверь, обратился к Ивану:

- Навсегда я приехал к тебе, сын мой. Умереть приехал сюда, в Москву.

- Преблагой владыка, зачем говорить о смерти! - попытался возразить князь, но митрополит поднял руку.

- Не говори, сын мой! Я смерти не боюсь, и пожил я немало. Чую, призовёт меня скоро Всевышний на свой суд, и хочу я стоять перед его очами с чистой душой. А душа моя указывает, чтоб перенёс я митрополию из Володимира в Москву, город ремесленный, торговый. Аще Божьим изволением станет в Москве митрополия, то быть ей и матерью городов русских. Тебя же, сыне, поучаю и вразумляю на то. И ещё наказую построить в Москве из каменья храм. Пусть то будет церковь Успения… Аще воспримешь сие моё учение, то и сам прославишься больше других князей, и сыновья, и внуки твои, и город твой славен будет…

- Построим, отец владыка. Нынче же накажу камень свозить и умельцев по всему княжеству сыскивать. Да и нам, московитам, пришла пора учиться из камня строить.

- Спасибо, сын мой. А коли умру я, тело моё в той церкви положите… А теперь, сын мой, хочу соснуть я. - Он устало закрыл глаза, рука вяло повисла.

Иван Данилович осторожно приподнял её, положил на подлокотник и тихо, на носках, вышел.

Глава 2

ОРДЫНСКИЙ НАБЕГ. ГАВРИЛИНА ДОЧЬ.

ДАНИЛКА ПРИХОДИТ В МОСКВУ

То утро Данилка запомнил на всю жизнь. Они с батькой собирались в поле, и пока отец выводил старого, с отвисшим брюхом конька, Данилка вытащил из сарая сбрую. Отец сказал:

- Верно, первыми выедем, соседи-то, ишь, ещё зорюют.

Рослый, плечистый Данилка в белых холщовых портках и такой же рубашке, подпоясанной верёвочным пояском, только добродушно улыбнулся и, легко подняв соху, положил на телегу. Светло-русые кудри рассыпались по плечам.

Отец довольно крякнул, промолвил:

- А и силушка у тебя. А ведь ашнадцатый только минул.