Иван Кондарев

— Ясна Нам с тобой не договориться, бай Христо. У тебя, знаешь, философия мещанская. Все вы, ремесленники, — мещане. Хвастаетесь своим укладом, своими домами, в богачи норовите, а того не понимаете, что близок день, когда навсегда захлопнете ставни своих лавчонок. Тогда забудете о своих обычаях и домах, да поздно будет.

— Мне у учителишки и коммуниста ума не занимать! Не будет она с тобой бегать за красным флагом, горланить и срамиться перед людьми!

— Нам больше не о чем с тобой говорить, не кричи! Прощай! — сказал Кондарев, направляясь к выходу.

— Будь здоров! И чтобы ноги твоей здесь не было. Возьми свое письмо! — Бай Христо швырнул ему вслед разорванный конверт, но Кондарев даже не оглянулся, быстро прошел к выходу и захлопнул за собой тяжелую дубовую дверь.

28

Он свернул к мостику, надеясь встретить Христину на дороге к виноградникам. Несмотря на жгучую обиду, он не винил Христину, обратив весь гнев на отца. Ребятишки, игравшие на мосту, робко поздоровались с ним, но он, даже не взглянув на них, свернул на пыльную, пахнущую полынью дорогу вдоль реки и не заметил, как очутился за городом.

Дорога шла через небольшие полянки, кое-где заросшие чертополохом, поднималась на холмы и терялась в виноградниках. Кондарев остановился на вершине холма и огляделся, чтобы не разминуться с женщинами. Сердце его учащенно билось, в висках стучало.

Солнце опускалось за противоположный холм, и глазам уже не было больно глядеть на гаснущий огненный шар. Над виноградниками повисла розовая дымка. Позади белел город, прорезанный отливающей сталью лентой реки. Сухим блеском желтели нивы, среди них кое-где тянулись ввысь, как кипарисы, одинокие дубы. На юге горели вершины Балкан. Там, казалось, был иной, счастливый мир, где еще царил день.

Ласковая истома летних сумерек будила в душе мучительную тревогу. Не останется ли Христина с матерью ночевать на винограднике? Наверно, бондарь нарочно услал их из дому, чтобы помешать ему встретиться с дочерью. Он было уже направился к их сторожке, но в это время в седловине за холмом показалась Христина.

Сообразив, что мать отстала от нее и лучше будет подождать Христину на крутом спуске с холма, где мать не увидит их и не услышит разговора, он вернулся на изрезанную промоинами дорогу и притаился за кустом.

Христина шла так быстро, что не успел он скрыться за кустом, как ее белая косынка появилась на гребне. Ситцевая юбка плотно облегала бедра, тяжелая корзинка оттягивала плечо, но она шагала легко и стремительно. Когда она поравнялась с ним, Кондарев неожиданно преградил ей дорогу. Христина вздрогнула, в глазах ее отразились злость и смущение.

— Что ты тут делаешь? — промолвила она.

— Жду тебя, — просто ответил он.

— Зачем ждешь? Нечего меня ждать.

— Вышел встретить тебя. Давай корзинку и пойдем! — Он почти силком взял у нее полную абрикосов корзинку. — Ты одна или с матерью?

— Идет сзади, — угрюмо сказала она и, опустив голову, пошла впереди.

— Отец сказал, что ты на винограднике. Говорит, что ты избегаешь меня и притворяешься больной.

— А если даже и так?

— Почему ты так держишься со мной?

Она ускорила шаги.

— Я уже сказала тебе, что мы ничем не обязаны друг другу.

— Что это должно означать?

— Понимай как знаешь.

— Отец твой сказал, чтобы ноги моей не было у вас. И ты того же хочешь?

Не ответив, размахивая руками, она побежала вприпрыжку по каменистой дороге. Он напрасно пытался остановить ее.

— Меня ждут дома… Надо спешить.

— С твоего согласия отец сказал мне это?

— У нас с ним об этом разговора не было. Отец сказал так сам по себе.

— Значит, это он настраивает тебя против меня? Отец твой человек темный, не подобает тебе жить его умом. Если же у тебя что-нибудь другое, то почему скрываешь от меня?

Кондарев глядел на мелькающие впереди проворные ноги, на красивые плечи, над которыми развевались концы косынки.

— Я ничего не скрываю и ничем тебя не связываю… По крайней мере теперь, а что дальше будет — не знаю.

— Ты хочешь сказать, что не испытываешь никаких чувств ко мне? — растерянно спросил он, удрученный ее резким, враждебным тоном.

— Лучше не спрашивай. Ты мне не жених. Кто ты мне?..

Старуха Влаева, увидев их вдалеке, окликнула, но оба сделали вид, что не слышат.

— Ты что, разыгрываешь меня или серьезно говоришь? Скажи же наконец, что ты задумала, и перестань относиться ко мне так безжалостно.

Христина молчала. Он хотел было продолжать, но она перебила его.

— Не говори мне ничего сейчас, не говори! Потом… Восьми еще нет?

Переложив корзину на другую руку, он полез в карман за часами.

— Не нужно. Я и без того опоздала. На меня обидятся. Поторапливайся, скорее! — воскликнула она на бегу.

Едва сдерживая гнев, но невольно подчиняясь ее торопливости, Кондарев, стиснув зубы, догнал ее.

— Я вижу, тебя раздражает неопределенность нашего положения, и поэтому ты говоришь, что я тебе никто. Если так, то давай в самые ближайшие же дни обвенчаемся!