Иван Кондарев

— Мы прохлаждаемся коньяком. И так как мы настоящие холостяки, то ничего не потеряем, если не побываем на каком-то дурацком вечере. Входи, Дуса, не стесняйся. Даже если ты сумеешь ему понравиться, все напрасно — сердце его давно пронзил стрелой амур, — сказал Корфонозов, заметив, что сестра босая и не решается войти в комнату.

— Чего мне стесняться? В такую жару просто невозможно ходить в чулках, — ответила Дуса, покраснев.

Кондарев невольно загляделся на ее белые стройные ноги, красивую шею и вдруг почувствовал влекущую прелесть этой женщины, как будто впервые увидел ее. Он поспешно отвел глаза и сконфуженно улыбнулся.

— А теперь я закрою дверь, чтобы ты не подслушивала наш разговор, — сказал Корфонозов, принимая у нее из рук поднос и ставя его на стол.

— Если разговор зайдет о любви, как же не подслушивать, если же начнете философствовать, то и слушать нечего.

— Нет, Дуса, хоть ты и не девушка, мужские разговоры могут тебя испортить, — шутливо, но с резкой ноткой возразил Корфонозов и закрыл за ней дверь.

Он постоял несколько секунд у двери, прислушиваясь к удаляющимся шагам сестры.

— Теперь мы можем поговорить спокойно, — сказал он и, скрестив руки, сел на край стола. Его длинные ноги в мягких домашних туфлях касались пола. — Итак, продолжим наши рассуждения. Ты вместе с другими обвиняешь меня в том, что я смотрю на революцию как военный и не принимаю во внимание силы масс. Нельзя приписывать такие взгляды человеку, который провоевал три войны вместе с народом. Наши увлеклись романтикой, а я не мэгу поддаться ей, потому что я зрелый человек и воспитан иначе. Я расстрелял тридцать две тысячи снарядов и знаю силу современного оружия… Как мне стало известно, Муравиев[60] отдал приказ привести в порядок оружие оранжевой гвардии в казармах. Но оттуда оно уже не выйдет. Мы сидим и ждем, что революция придет к нам извне, а в это время международная реакция стягивает силы. Революция у нас не может произойти. Ее сразу же раздавят войска наших соседей, а при большем размахе — интервенция стран Антанты. Но может произойти совсем другое — народ поднимется на защиту своих прав. Кстати, тебя по-прежнему занимают этические проблемы?

Кондарев с недоумением поглядел на него.

— К чему этот вопрос?

— Ты сам говорил, что одно время занимался ими.

— Дело прошлое. Многое во мне перегорело, а под пеплом сохранились чистые страницы, на которых теперь пишется что-то новое. А может быть, ничего хорошего и не напишется.

— Ты молод. Пестрота жизни с течением времени будет производить на тебя все меньшее впечатление. У госпожи истории главное занятие — писать в наших душах. История сейчас пишется быстрее. А в будущем — чем дальше, тем еще быстрее. Пусть попы и моралисты решают этические проблемы. Но давай перейдем к главному. Я уже намекнул тебе, что неподалеку от города есть спрятанное оружие. Точно знаю, что есть снаряды, но, возможно, есть и винтовки. Прежде всего надо произвести рекогносцировку на месте, а потом подумать, как перевезти и перепрятать все это. Я остановил свой выбор на тебе.

— К чему такое длинное предисловие? — усмехнулся Кондарев.

— Это заговор, и надо соблюдать тайну. Это мое conditio sine qua nоn.[61] Ты согласен?

— Нужно ли спрашивать? Значит, заговор двоих?

— У меня больше ни к кому нет доверия, — с раздражением ответил Корфонозов, слезая со стола. — Если хочешь, можешь считать это излишней предосторожностью с моей стороны.

— Ладно, ничего я не буду думать. Дальше!

— Склад находится в двух с половиной часах ходьбы отсюда, на старой мельнице, и, насколько мне известно, никем не охраняется. Я предлагаю отправиться туда на будущей неделе, когда наступят безлунные ночи. У тебя есть какое-нибудь оружие, хотя бы пистолет?

— Был, но в девятнадцатом отобрали при аресте. А что?

Корфонозов выдвинул ящик стола и подал Кондареву почти новый офицерский маузер.

— Давно собирался подарить тебе. Мне он не нужен…

Кондарев повертел пистолет в руках и сунул в карман брюк. Подарок ему понравился.

— Ну и что же будем делать дальше?

— Сейчас объясню. Оружие мы спрячем где-нибудь, можно даже здесь. Под домом у нас подвал огромный, на целый полк… Будем помалкивать, пока не наступит день, когда оно понадобится. Скоро увидим, кто кум, кто сват. Таким людям, как Янков, нельзя доверять оружие. Слово будет не за ними. От них и тогда ничего не дождешься кроме речей… Придет этот день — хорошо, не придет — будем ждать лучших времен. Но ведь мы собирались пить кофе?

Стоявший на подносе кофе давно остыл.

— Ничего, выпьем и холодный, — рассмеялся Корфонозов. — А теперь, если хочешь, можем поговорить и о твоих сердечных делах.