Иван Пырьев. Жизнь и фильмы народного режиссера

В работе над экранизацией романа «Братья Карамазовы» я в основном придерживался того же принципа, что при экранизации «Идиота». Причем должен признаться, что это была более трудная задача. «Карамазовы» – одно из самых сложных произведений Достоевского. В художественном смысле этот роман, как мне кажется, глубже всех предшествующих его произведений. Здесь достигнута высшая напряженность композиций, и все основные персонажи взяты в пределе, в крайности, в острейшем выражении страстей и чувств человеческих. Но в своем содержании роман, как известно, полон глубоких противоречий, наряду с реакционно-аскетической идеей в нем существуют близкие воззрению нашего современника и передовые, гуманистические тенденции. Вследствие этого мне пришлось не только сокращать (ради емкости будущего фильма) некоторые сюжетные линии, не только убирать церковный мистицизм и освобождаться от излишней болезненности и патологии, но и произвести некое идейное переосмысливание романа.

Я прекрасно понимаю все гигантские сложности воплощения романа «Братья Карамазовы» в кинематографическое произведение. Но, мне думается, опыт создания мной «Идиота» и «Белых ночей», а также помощь, советы и дружеская поддержка в этом трудном и благородном деле моих товарищей по творческому объединению помогут мне, в конечном итоге, создать еще один фильм по великому творению нашего гениального писателя, о котором А. М. Горький на Первом всесоюзном съезде советских писателей сказал, что «талант его равен может быть только Шекспиру…».

В экспликации к режиссерскому сценарию фильма «Братья Карамазовы» Иван Александрович снова возвращается к объяснению своей интерпретации творчества Ф. М. Достоевского.

Говоря о героях писателя, он пишет:

«…Они ищут ответа на «проклятые вопросы» не только в себе, в своей душе, но прежде всего в душе рядом стоящего. Они почти никогда не верят своему собеседнику на слово, а проверяют, допытываются, спорят, стараясь понять тайну тайных его. Связанные друг с другом сетью уклончивых, недосказанных мыслей, скрытых мотивов, они жадно любопытствуют, какое «верую» исповедует их партнер.

Диалог Достоевского всегда полон действия и напряжения. Автор дает своим героям полную свободу голосов, предоставляя каждому из них обосновать и отстаивать свою точку зрения. Герои его так убежденно, яростно и аргументально спорят друг с другом, приводя зачастую примеры один парадоксальнее другого, острые, неожиданные, что порой теряешься, не зная, кому из них поверить. Можно запутаться в извивах и противоречиях, раздирающих героев Достоевского. Можно потерять представление о добре и зле, о чести и бесчестии, о правдивом и ложном: тогда экранизировать роман опасно и вредно.

Вопреки утверждениям некоторых западных теоретиков литературы, Достоевский не любуется сам и не зовет любоваться изломом человеческой души, ее странностью и патологичностью. Он реалист. Реалист, как он сам говорил, «в высшем смысле». Его произведения построены на подлинных, конкретных фактах действительности, с возведением их могучей силой его таланта к широким художественным, философским обобщениям. «Для меня, – писал он в своих дневниках, – очень важно, где это было, когда, на каком фоне. Был ли начищен паркет, пахли ли цветы, текла ли крыша…»

Пройдя через мнимую смертную казнь, через ужасы каторги, познав жизнь на самом дне, Достоевский, как никто, был тесно связан со своими героями. Его кровь течет в их жилах. Он сам страдает вместе со своими героями, сам живет их жизнью и мучается их муками. И нужно уметь услышать его глубокое сострадание к «униженным и оскорбленным» скрытое в его романах, нужно суметь уловить тягу писателя к нравственному, чистому и прогрессивному в человеке. Нужно открыть нашему зрителю, кого он любил, кого ненавидел, во что верил и чему поклонялся. Вот почему мы не приемлем «достоевщины», которую так ценят и которой восхищаются буржуазные теоретики и писатели. Из слабых сторон творчества Достоевского они сотворили себе кумира и стараются всемерно подражать ему.

Можем ли мы по этой причине отречься от нашего великого писателя и отдать его нашим идейным противникам, которые, кстати, по-своему и в своих интересах уже неоднократно экранизировали его романы и продолжают это делать поныне? Не будет ли это неким предательством его памяти? И не наша ли святая обязанность самим сказать о нем нашему народу правду? Самим разобраться, где, в силу расщепленности и подавленности самодержавием его духа, ему приходилось клеветать и отдаваться во власть самоистязания и мучительства, а где он писал о своем времени правду, гневную правду.