Иван V: Цари… царевичи… царевны…

Казаки долго приготовляли пищали к бою. Наконец грохнул выстрел, и эхо тотчас раскатилось по дебрям. Нас заволокло дымом, и, вероятно, лучники, прятавшиеся за камнями, на время потеряли свои мишени из виду.

Грохнул еще один выстрел, и снова нас окутала дымовая завеса. Казаки стреляли наугад. Они больше рассчитывали на грозный гром и огонь выстрела, которого боялись туземцы.

Так оно и получилось. Нападавшие, как видно, бежали. Во всяком случае, обстрел прекратился.

— Войтенко, Егоров и еще кто-нибудь, скачите до камней с пиками наперевес! — скомандовал сотник.

Казаки пришпорили коней, но те двигались не вскачь, а какими-то неуклюжими, короткими прыжками, обдирая бабки [32]об острые края наста.

Я оставался безмолвным зрителем, сидя на своем гнедом мерине. Было ясно: опасность пока миновала. Но надолго ли? Не ждет ли нас впереди новое нападение?

Мой сотник спешился и подобрал стрелу, упавшую недалеко от нас. Она была оперена, по сей причине и жужжала как шмель.

Он принялся осматривать наконечник, бормоча под нос:

— Кажись, не отравлена. У них, проклятых, в обычае смазывать наконечник ядом, то ли гадючьим, то ли еще таким. Не распознали еще. Да как распознаешь: не то что кони — люди смерть приемлют в одночасье. Пугают нашего брата, караванщика. Близ городов воеводы шлют стрельцов на облавы. Да рази ж их схватишь? Они своим самоедским богом укрыты. Кажную щель, кажный камень, кажный распадок знают.

— А часто они западают?

— Случается, — неохотно отвечал сотник. — Коли караван велик, больше пугают: мы, мол, тут хозяева, не суйтесь, него прибьем. А коли мал — дерзят; авось достанут добычу. С той поры, как Ермак Тимофеевич Кучумово царство разорил и страху на них навел, они сильно присмирели. Известное дело: сила за нами. Громили их без пощады. Более всего они пищального да пушечного огня боятся. Шаманы ихние говорят: это-де русский бог гремит и огнем палит.

Мне доводилось слышать от дьяков Сибирского Приказа про казачьего атамана Ермака Тимофеевича, который век тому назад отправился воевать Сибирь. А до того он со своими дружками грабил купеческие караваны на берегах Волги и Дона, а потому царь Иван Грозный приказал его изловить и повесить. Ежели бы не богатые пермские заводчики Строгановы, не миновать бы ему петли. А они взяли его в службу — охранять их заводы от остяков и вогулов [33]. Набрал он таких же отчаянных сорвиголов в свой отряд да и пошел гулять огнем и мечом по Сибири.

Легенды о Ермаке и его воинстве доселе не умирали, словно он был жив. И мой охранитель все их знал как бы в доподлинности и охотно мне поведал.

Слепой хан Кучум, правивший огромной землей по Иртышу, прослышав о пришельцах, не знающих преград и повелевающих громами, не поверил в их неуязвимость и выслал против них племянника своего Маметкула с десятитысячным войском. А у Ермака было всего-навсего полтыщи казаков. Но когда они со стругов стали палить из пушчонок, Маметкулово войско в испуге побежало. Все племена, прослышав о невиданных завоевателях, принуждены были покоряться им без боя. Ермак обложил их данью — ясаком. Покорили казаки Ермака множество племен, захватили Кучумову столицу, которая, по словам сотника, именовалась Сибир. Но туземцы в конце концов убедились, что их грозные завоеватели смертны. И подкарауливали сонных. Погиб и Ермак: напали на него сонного, он схватился, бросился к стругам, но тяжелая железная кольчуга утянула его на дно.

О нем немало песен сложено. Извольте, хоть одну спою. — И он затянул хриплым баритоном, более похожим на речитатив, чем на пение:

— Атаман говорил донским казакам,

По именю Ермак Тимофеевич…На Волге жить — ворами слыть,На Яик идти — грозен царь стоит,Грозен царь-осударь Иван Васильевич;Во Москву идти — перехватанным быть,По разным городам разосланным,

По темным тюрьмам рассаженнымПойдемте мы в Усолья ко Строгановым,К тому Григорью Григорьевичу,Возьмем мы много свинцу-порохуИ запасу хлебного…

Долгая песня. Все-то подвиги-битвы Ермака со казаками расписывает, как воевали царство Кучумово, как царю Грозному кланялися, за свои прежние вины прощенья просили, как сгибнул Ермак Тимофеевич в Енисее-реке. Досель имя его меж туземцев страх наводит.

— Наводит-то наводит, а они, как видишь, не унимаются, не покоряются.