Иван Васильевич. Профессия – царь!

Единицы, что сопровождали «возмущенную общественность», были убиты на месте. А остальные скоропостижно преставились на местах. Ведь Иван Васильевич импровизировал практически на ходу. Изначально он не хотел создавать иррегулярную пехоту – стрельцов. Однако пришлось. Так что заговорщики о задумке государевой узнавали только вместе с ревом вооруженных холопов, стремящихся восстановить свою нехитрую справедливость.

Обманул? Соврал? Несправедливость учинил! Есть такое дело.

Увы, в масштабах государства другие границы морали и иные у нее ориентиры. Он спасал свое положение и одновременно наказывал тех злодеев, которые попытались его «прокатить» и сорвать реформу. Впрочем, свои руки он кровью не замарал. Живых зачинщиков не было. Ему доставили просто несколько мешков отрубленных голов.

Семьи же изменников вместо того, чтобы охолопить[82], как полагается, помиловал и направил под руку Андрея Курбского на поселение у Обской губы. Вольными людьми, но без права выезда в ближайшие двадцать пять лет.

Как зачинщиков извели, так и реформа пошла, да без особых затруднений.

Реорганизация земельных угодий сформировала единые волостные кластеры, где спешно принялись строить станичные села для квартирования эскадронов. Конечно, некоторым помещикам да боярам пришлось поменяться наделами, чтобы устранить анклавы и чересполосицу. Но отреагировали они на это на удивление спокойно. Хотя оно и понятно. Кровавая расправа прошла слишком быстро и буднично. Это пугало и отрезвляло чрезвычайно. Да и становиться на пути пяти тысяч боевых холопов и почти трех тысяч помещиков, за которыми стоял сам государь и его пехотный полк, дураков не было. Слишком явно оказались обозначены ориентиры, методы и позиции. Малыш продемонстрировал зубки.

Конечно, кое-кого из помещиков и правда пришлось выселить на южные земли. Не всем же нашлось место в губернском ополчении. Но выселяли по уму – с подъемными да освобождением от службы на три года, дабы обустроились в новом поместье.

В общем, все завертелось, закрутилось, заработало. А Иван, удостоверившись, что Воротынский теперь вполне справляется, вернулся к своим делам. И если всю весну и начало лета они шли в спокойном, рабочем порядке, то в июле 1546 года пришло крайне тревожное известие. Оказалось, что лояльного и дружественного Москве хана Шах-Али, с таким трудом посаженного в Казани, выгнали из города, предпочтя там Сафа Герая[83] из крымского дома. Снова. Войска Ногайской Орды подошли к городу и разрешили династический вопрос в пользу Крыма.

Пришлось срочно созывать новое заседание Боярской думы.

Иван не тешил надежд в отношении дома Герай. Теперь при такой конфигурации война между Москвой и Крымско-казанской коалицией вновь оказывалась неизбежна. Год, два, три максимум, и нападут. Причем, скорее всего, всем скопом.

– Казань нужно брать! – решительно произнес Иван Васильевич, вставая с трона.

– Но государь… – возразил Иван Дмитриевич Бельский, – как ее брать-то? Сколько раз ходили?! Не счесть! А все без толку…

– Дед мой брал[84], и я возьму. Не с наскока, понятное дело. В поход идти без устроения да оружием под стенами казанскими бряцать ума великого не надобно. Брать ее нужно с умом, заходя издалека. Для чего вас всех и собрал. Михаил Иванович, тебе слово, – обратился он к Воротынскому.

– Воротынский. Опять Воротынский, – понеслись шепотки по Грановитой палате.

Тот встал, проигнорировав это шипение, развернул скрученные листы бумаги и начал вещать.

Иван Васильевич вновь постарался избежать представления плана от своего имени. Опыт военной реформы убедил государя, что нужно для реализации больших задумок использовать заместителей. Это и громоотвод в случае чего, и пространство для маневра.

Зачем это было нужно Воротынскому? С одной стороны, в нем взыграло честолюбие. Стать автором взятия Казани – почет и уважение. С другой стороны, деньги. Иван Васильевич выделил Михаилу Ивановичу небольшие доли в Северодвинском и Морском товариществах. Считай, зарплату прописал сверх того, что из казны ему было положено. Еще и так наличности отсыпал от щедрот своих. Но, разумеется, без огласки. А потом титулом маркиза отполировал сверху. Ну а что? Герцог у Ивана Васильевича уже имелся. Почему бы не слепить маркиза? Ему без разницы, а человеку приятно. Ни у кого ведь на Москве такого титула нет. Эксклюзив!

Ничего сильно хитрого Михаил Воротынский, транслируя идеи государя, не предложил. Обычные очевидности. Но их требовалось озвучить.