Иванова свобода (сборник)

Декабрь начался оттепелью, будто месяца перепутались и вдруг наступил апрель. Снег почти сошел, оголив асфальт; город снова стал черным и мокрым. В метро стояли грязные лужи, и солнце, морозно светившее весь ноябрь, ушло, спрятавшись за плоское серое небо. Люди на улицах продолжали носить теплую одежду, и в транспорте от них шел сырой прелый запах.

Кадровичка Петрова неожиданно вызвала Ивана в свой кабинет и сообщила, что договорилась о регистрации и платить не нужно. Иван отдал ей паспорт и отметил ее почти уважительный тон, словно она знала о нем что-то важное.

Два раза в неделю Иван теперь открывал файлы НЕТМЕКО и НЕТРОТОРГа и менял цифры местами. Затем отсылал файлы Кирюшину, который часто звонил и спрашивал его мнение о динамике компаний. Иван узнал значение таинственных букв – названий колонок: П действительно означало Продажи, Р – Расходы, Н – Налоги , а Д – Доходы.

Мир оказался менее загадочным, чем виделся раньше; просто нужно было знать, как что в нем называется.

Аскербай вернулся в начале месяца. Увидев под его дверью полоску света, Иван обрадовался, но решил не стучать; он кашлянул несколько раз, будто случайно, и пошел на кухню – ждать.

Скоро появился Аскербай – в той же вельветовой домашней рубашке, что носил всегда, каждый день. “Может, у него ничего другого и нет? – подумал Иван. – На пенсию особо не разживешься”. Они поздоровались – впервые словами, и Аскербай поставил чайник на огонь.

– Как съездили? – спросил Иван, он хотел, чтобы Аскербай пустил его в свою жизнь за пределами разговоров на кухне, но не знал туда пути. Ему казалось, что Аскербай похудел еще больше.

– Спасибо. – Аскербай достал мешочек с травой и посмотрел на Ивана: – Сартра прочли?

Сартра Иван почти кончил, но мало что понял: тот писал сложно, повторяя одну и ту же мысль по нескольку раз и пытаясь доказать одно и то же, но что – Иван уловить не мог. Он каждый раз запинался на словах типа “трансфеноменальность”, возвращаясь назад и пытаясь найти им объяснение, но слова появлялись ниоткуда и, неразъясненные, начинали жить на страницах, отвоевывая все больше пространства, повторяясь и путая Ивана. Поздно ночью, когда свет в других окнах гас, Иван ловил себя на том, что продолжает перечитывать одну и ту же фразу, пытаясь понять ее значение: “ Подлинно объективирующие интенции – это пустые интенции, которые подразумевают, что по ту сторону предстоящего и субъективного явления – бесконечная совокупность ряда явлений

”. Сколько б Иван ни читал, понимание не приходило, оставляя внутри холодок обиды, словно всем в комнате предложили вкусное, а его обнесли.

– Сложно пишет, – сказал Иван. – И на работе был занят – конец месяца.

Он хотел рассказать Аскербаю про свои манипуляции реальностью в виде цифр, но решил умолчать: вдруг Аскербаю такое не понравится и он начнет думать про Ивана скверно?

Вместо этого он спросил:

– Когда вы столько читать успеваете?

Аскербай заварил мятую, ломаную траву и сел за стол. Обрубки пальцев гладили горячую кружку, а здоровые сторонились, боялись.

– Я всю жизнь пробыл в больницах, – сказал Аскербай. – Времени было много, делай что хочешь.

Вот я и стал читать, сначала из больничных библиотек, а потом просил врачей покупать книги, о которых узнавал из других книг. Сперва в основном художественное читал, – улыбнулся Аскербай, – а затем на философию перешел. Там те же мысли, но концентрированнее, четче. Пока читаешь роман, на героев отвлекаешься, забываешь о главной идее, а у философов – сразу суть.

Он отпил настой и кивнул Ивану:

– Мне суть нужна. Не хочу на второстепенное отвлекаться.

Это Ивану было понятно: он тоже хотел знать главное, чтобы получить защиту от жизни. В детстве ему казалось, что это главное скрывается за наплывающим каждое утро туманом, который, как заклятье, не дает жизни двигаться, и оттого местные прикованы к городу и его неподвижной судьбе. Он бежал от тумана, но все еще не был уверен, что побег удался.

– А как теперь со здоровьем? – осторожно спросил Иван. – Не беспокоит?

Аскербай взглянул на него и покачал головой:

– Вылечили, – сказал Аскербай. – Каждый месяц езжу на осмотр, и все. – Он вздохнул: – Я ведь, Иван, только год как стал жить сам, один, а так всю жизнь в больницах провел. Самому сложно, конечно, заботиться нужно. В лечебнице все готовое – еда, процедуры, лекарства.

Аскербай замолчал, поглаживая уже остывшую кружку всеми пальцами. Иван тоже молчал, ожидая, оставит ли тот прошлое узкой полоской, как желтый свет под своей дверью, или отдернет завесь недоверия и пустит Ивана внутрь.

В дальнем конце коридора короткий, дробный стук костыля отмерял путь Татьяны Семеновны в туалет.

Иван доел печенье, чай у него кончился, и он стал просто сидеть.