Иволга будет летать

В настоящем небе на малых воздушных судах они разрушали в короткий срок даже очень хорошо защищенные двигатели. На равнинах большой объем грузовых и пассажирских перевозок обеспечивал автотранспорт и железные дороги, по которым непрерывно курсировали скоростные поезда; так же снабжались и высокие, в среднем около полтора тысяч метров над уровнем моря, но обширные и обладающие сглаженным рельефом предгорные районы, как тот, в центре которого располагался Дармын. Но две проблемы, и обе — крайне значимые, были таким путем неразрешимы: трансфер через Великий Хребет, разделявший Северный материк Шатранга на две части, и грузообмен с высокогорными добывающими предприятиями и связанными с ними научными станциями. На высотах в три-четыре тысячи располагались шахты, где наемные работники из горцев и немногочисленные шахтеры-колонисты, способные полностью акклиматизироваться на такой высоте, добывали главный экспортный ресурс Шатранга — джантерит: минерал, необходимый для производства покрытия внутренних камер нуль-транспортных порталов. Ввиду дороговизны и сложности космического строительства таких порталов создавалось на каждую планетарную систему не больше двух-трех штук, однако они были огромны и нуждались в постоянном обновлении, так что и джантерита требовалось порядочно. Когда на заре эры космической экспансии была открыта возможность космической нуль-транспортировки, все ожидали, что вскоре появится и технология создания планетарных порталов. Но этого — как и многих других ожидаемых открытий — так и не произошло, так что проблема логистики стояла перед человечеством в целом весьма остро; однако на Шатранге она приобрела воистину ужасающий размах.

В эру нуль-пространственных переходов, суборбитальных челноков и галактических крейсеров о значении простых машин, самолетов, кораблей почти никто уже не задумывался — настолько жителям развитых миров они были привычны; невозможность быстро переместиться или переправить груз из одной точки планеты в другую казалась фантастической, необходимость организации производства в непосредственной близости от сырьевой базы представлялась нелепой и невозможной — отдельные высокотехнологичные материалы могли поставляться с разных континентов и даже с разных планет. Почти все заселенные миры имели достаточные запасы урана и тория, чтобы не беспокоиться о невозможности перемещения ядерного топлива и его компонентов через нуль-порталы, и с успехом обеспечивали свои транспортные потребности сами; Шатранг был одним из немногочисленных исключений. Поскольку первоначально колонизационные стройки закладывались «как обычно», практически без учета особенностей местной логистики, дела в первые полвека колонизации шли плачевно. Но человечество училось на своих ошибках: постепенно колония росла и крепла, училась перебиваться углеводородами и ветряными электростанциями.

Раз в несколько минут гудение генераторов, подпитывавших экспозиции в музейном ангаре, усиливалось. Тогда кратеры вулканов окрашивались красным, по поверхности морей пробегали волны, содрогались рассекавшие землю сети железных дорог и электросетей. Фигурки людей оборачивались к зрителю; они были совсем малы, но проработаны настолько детально, что лица — встревоженные, вопрошающие, безразличные — врезались в память. Напуганная девочка во дворе школы; бригада рабочих у покореженного железнодорожного полотна; двое геологов в кабинке канатной дороги над пропастью; рассерженный генерал, прогуливающийся у автомобиля с задранным капотом; рабочие-горняки с кислородными баллонами, собравшиеся у входа в шахту; охотники у костра; горноспасатели со скрытыми противоснежными очками лицами — настороженные, собранные…

Это был не музей — произведение искусства, созданное, скорее, со скуки и для развлечения, чем с какой-либо иной целью, но вся история колонизации Шатранга и сегодняшняя жизнь планеты отражалась в нем. Летопись нелегкой борьбы, проб и ошибок, обидных поражений и редких, драгоценных удач…

Впрочем, она мало волновала Каляева, хоть он и слушал с приличествующим ситуации любопытством и даже задавал вопросы. Его интересовали Иволга, Абрамцев и авария; все остальное было только поводом, чего он особо и не скрывал.

— Это Хан-Арак? Вот Баранья гряда, а ущелье Трех Пик здесь, да? — спросил он, приглядываясь к пластиковым вершинам.

— У вас хорошая память, — с оттенком уважения в голосе сказала Абрамцева. Опознать на экспозиции маленькое ущелье, единожды увидев его на карте, было совсем непросто.

Каляев, как несложно было заметить, чувствовал себя довольно-таки неловко и не понимал, как лучше держаться в разговоре. Очевидно, ему совсем не хотелось показаться грубияном — но еще меньше хотелось остаться в дураках, помалкивая из обходительности.

— Валентина Владимировна, я спрошу прямо: что вы думаете об аварии? — решился, наконец, он.

— Горы не любят птиц, — с едва заметной усмешкой сказала Абрамцева.

Это горское присловье уже было ему знакомо, и оно ему, конечно, не нравилась.