Ивушка неплакучая

— О ком вы? — Феня насторожилась.

— Ну, жених тот, Авдей. Так, кажется, его зовут? Вместо ответа Феня спросила уже сама:

— Он, что ли, бумагу-то настрочил?

— Нет. Не он.

Феня не могла удержать облегченного вздоха Прокурор, не спуская с нее глаз, продолжал:

— Бумагу написал председатель колхоза.

— Кто?! — В глазах Фени ужас, недоумение, возмущение — все смешалось и отразилось в них, в один миг. — Не может того быть!

— Очень даже может быть, Федосья Леонтьевна. Бумагу написал ваш отец. По нашему требованию, разумеется. — Помолчав, прокурор пояснил: — Он обязан был это сделать.

— Да, конечно… — Феня оглушена, эти слова она сказала машинально, не зная, что говорит.

Прокурор — торопливо:

— Не волнуйтесь, Федосья Леонтьевна. Жених заявления не писал, я повторяю вам это. Да и отделался он, ваш Авдей…

— Никакой он не мой! — быстро и зло перебила его Феня.

— Я в ином смысле… ну, ваш то есть односельчанин… И отделался, говорю, он легким испугом. Ну, подпортило чуток их свадебное торжество, но не расстроило же вовсе. Говорят, такую кралю подцепил… Вы куда же, Федосья Леонтьевна?

Феня остановилась у самой двери, оттуда сказала:

— Вас, товарищ прокурор, вижу, крали интересуют, а не моя нужда. До свиданья!

— Нет уж, Федосья Леонтьевна, постойте! — Прокурор успел ухватить ее за рукав и вернуть на прежнее место. Присев рядом, заговорил строго, но отечески сочувственно: — Вот теперь давайте поговорим о вашей беде. И, пожалуйста, ад егозите, не глядите на меня так… Еще раз говорю: объяснение написал ваш отец по нашему требованию. Но не в его бумаге дело. Есть еще одна, вот эта, — прокурор подошел к своему письменному столу, извлек из красной папки какие-то листочки и положил, вернувшись к Фене, перед нею: — Полюбуйтесь. Ежели поверить этому сочинению, то ваш брат — не человек, а прямо-таки разбойник с большой дороги, головорез, изверг рода человеческого…

Бегло взглянув на бумажки, заполненные кривыми каракулями, Феня без всякого труда поняла, чья это работа.

— Пишка постарался.

— Это по-вашему Пишка, а для нас он Епифан Матвеевич Курдюков, гражданин села Завидова. И этот вышеозначенный Курдюков сообщает нам по всей форме… впрочем, о форме говорить не будем: форма, прямо скажем, самая несимпатичная… Так вот: Курдюков Епифан Матвеевич, по-вашему — Пишка, сообщает в этой бумаге о чрезвычайном происшествии, на которое мы обязаны были немедленно отреагировать…

— И вы заарестовали несовершеннолетнего парнишку, стащили прямо с трактора — и сюда?

— Да вы не нервничайте, товарищ Угрюмова. Должны же мы были разобраться. Ведь он, этот Курдюков, такое тут накатал! Да вы прочтите! Впрочем, давайте-ка я сам, вы в его почерке глаза изуродуете, я вчера более часа просидел над этой персидской грамотой, едва расшифровал. Послушайте же! — Прокурор начал читать. Сперва огласил заголовок, выведенный Пишкою преогромными буквами. Должно быть, он немало попотел, прежде чем у него получилось:

«О СОБЫТИЕ КАКОЕ ИМЕЛО МЕСТО НА МЕСТЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПРОИЗШЕДСТВИЯ В СЕЛЕ ЗАВИДОВОМ ВО ВРЕМЯ СВАДЕБНОГО ПОЕЗДА У ПРАВИКОВА ПРУДА ДВАДЦАТОГО СЕНТЯБРЮ В ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОК СЕМОГО ГОДА ЗАЯВЛЕНИЕ РАЙПРОКУРОРУ ОТ ГРАЖДАНИНА КУРДЮКОВА ЕПИФАНА МАТВЕЕВИЧА».

— Как видите, Федосья Леонтьевна, уже в заголовке все обозначено: место и время действия. Абсолютно все. Теперь полюбуйтесь на существо дела, так, как оно изложено автором пространного послания. Читаю…

Слушая, Феня сперва возмущалась, в наиболее вероломных местах, там, где Пишкина фантазия, подгоняемая ненавистью к Павлику, хлестала через край, даже вскакивала со стула, вскрикивала возмущенно, всплескивала руками в изумлении, не понимая, как можно было нагородить такое, а потом успокоилась, потому что написавшему все это нужно было бы обратиться к законченным идиотам, чтобы они, по глубокой дурости своей, поверили ему. Все чаще она прыскала в уголок платка, плечи ее особенно сильно затряслись от смеха, когда прокурор дошел до места, где Пишка живописал историю с потерей своего искусственного глаза.

Прокурор, однако, не разделял ее веселости.

— Я тоже, когда читал эту поэму в первый раз, смеялся не меньше вашего, Федосья Леонтьевна, но веселого-то тут, прямо скажу, мало. Во всяком случае, для вашего братца…

— Павлику едва исполнилось шестнадцать, — вытирая увлажнившиеся от смеха глаза и бледнея, на всякий случай напомнила Феня.

Прокурор пропустил ее слова мимо ушей, продолжал, железною логикою своей обнажая один лишь голый факт, который постепенно вылущивался из диких зарослей Пишкиных строк.