Ивушка неплакучая

С того дня и на протяжении многих лет он в самом деле внимательно следил за тем, чтобы при обсуждении так называемых «персональных» дел члены бюро держали себя в строгих рамках, не давали волю гневным эмоциям в адрес того, кто провинился и держал ответ перед ними. Слова «вызывают на бюро» не приводили уж более человека в душевное смятение, и малый конференц-зал, где обычно проходили заседания, перестал быть лобным местом.

Сейчас, готовясь к завтрашней охоте, Знобин и Леле-кин вроде бы тоже не щадили самолюбий, бросали друг в друга довольно увесистые булыжнички из туго скрученных язвительных слов, но снаряды эти, попадая в цель, не только не поражали, не ранили, но не оставляли даже самого малого синячка, ибо то была дружеская перепалка, перестрелка, имеющая положительно иное назначение: она лишь веселила, горячила кровь, оживляла ее, а не отравляла. Правда, были минуты, когда спорщики утрачивали меру и распалялись до того, что Елена Борисовна, жена Знобина, быстро входила в кабинет и с минуту исследовала встревоженными глазами состояние спорящих сторон, пристально всматривалась поочередно и в того и в другого, стараясь определить, не сошли ли охотники с ума: чего доброго, постреляют еще друг дружку. Знобин и Лелекин виновато умолкали и были в эту минуту удивительно похожи на расшалившихся школяров, коих застал врасплох вошедший в класс учитель.

— Господи, что тут происходит? — спрашивала хозяйка, с материнским укором оглядывая озорников. — Как малые дети! Федя, погляди, во что вы превратили кабинет! Это же разгромленный арсенал какой-то, право! Боже мой, а что ты сделал с моим чехлом? Как я теперь его отстираю? Химчистки вы для нас, домохозяек, не построили. Наказание с вами, ей-богу!

— Иди, иди, Елена, — говорил ей муж, стоя к жене затылком, на котором взъерошились по-воробьиному несколько седых волосинок. — Сейчас мы все приберем. Ты только бы послушала, что тут Валька мне наговорил! Все, подлец, охаял, даже редкостный жакан с хвостовым оперением не оценил по достоинству, а свое старье возносит до небес, как последнее слово охотничьей техники. Как тебе это нравится!

— Мне не нравится, что вы злитесь по пустякам.

— Да мы и не злимся, Елена Борисовна, — успокоил ее Лелекин. — Но согласись, хозяюшка, могу ли я молчать, когда твой муж-изверг называет старьем мое действительно новейшее снаряжение?!

— Ах, да ну вас! Кто вас разберет! Только орите-то потише, соседей всех взбулгачите. Не забывайте, что уже полночь.

И хозяйка вернулась на свою половину, где штопала мужу прохудившиеся в пятках шерстяные носки.

Выехали перед рассветом. За поселком к ним присоединился на новеньком вездеходе Кустовед. Вышли из машины. Постояли. Закурили. Ощупали друг дружку глазами и руками. Заглянули зачем-то в багажники. Еще постояли. Все как будто на месте, можно было бы отправляться, но недоверчивый Лелекин спросил на всякий случай:

— А не наврал твой Колымагин? Сроду не слыхал, чтобы в Завидовском лесу лось водился!

Знобин огрызнулся:

— Во-первых, моего егеря зовут не Колымагин, а Колымага. Архип Архипович Колымага. Это во-первых. А во-вторых, Лелекин, я бы тебе посоветовал не обсуживать людей, которых ты решительно не знаешь. Нехорошо. Понял? Ну а теперь по машинам. Вон уж светает.

Лелекин и Кустовец повернулись к востоку, где ужо действительно занималась ранняя зимняя заря, которая по-спринтерски гналась за вечернею зарей, оторвавшейся от своей преследовательницы всего лишь на несколько часов. Алая полоса на далеком горизонте, сперва тонкая, чуть приметная, на глазах охотников расширялась, готовая залить, наполнить собою весь небесный купол. Снег, за ночь увеличивший свой покров, из сине-белого, рафинадного, сделался уже слегка розовым; на нем вспыхивали, мерцали алмазной чистоты и ослепительности, похожие на рубины, красные холодные звездочки. От стоявших возле машин людей и от самих машин легли сначала короткие, а потом стремительно удлиняющиеся тени. Глянув на них и испуганно ахнув, охотники пырнули в свои автомобили, а минут через тридцать были уже у Дальнего переезда в Завидовский лес, где их встретил лесник, он же по совместительству и егерь, Архип Архипович Колымага.

Как всякий лесник, Колымага был несокрушимо убежден в том, что и сам этот славившийся на всю область Завидовский лес, все деревья и травы в нем, все зверье и все птицы существуют постольку, поскольку есть на земле он, Колымага, недремлющее и вечно настороженное лесное око. И коли это так, то и держался при высоком начальстве Архип Колымага независимо, даже с некоторой покровительственностью относительно людей, которые хоть и занимали большие посты, но в леспом хозяйстве смыслили не шибко много. первой же минуты он поставил перед охотниками строжайшее условие, чтобы те во всем следовали его советам, не проявляли ни малейшей самодеятельности, которая ии к чему хорошему привести не может. Для остротки, видимо, сейчас же поведал о двух трагических случаях на охоте причиною которых было нарушение егерской установки.

— Так что, дорогие товарищи