Из архива миссис Базиль Э. Франквайлер, самого запутанного в мире

А случилось вот что. Именно в тот миг они почувствовали, что они — вместе, что они стали единым целым. Они и раньше, еще до того, как сбежали из дому, иной раз действовали сообща; но одно дело — когда люди просто что-то делают вместе, и совсем другое — когда они чувствуют, что они вместе. Это не значит, что Эмма и Джимми бросили спорить и пререкаться. Просто они больше не пререкались попусту — только по делу. Со стороны, правда, их препирательства выглядели точно так же, как раньше, потому что быть вместе — это такая штука, которая незаметна непосвященному. Она незрима. Ее называют по-разному. Иногда общностью интересов, а иногда и любовью. Но важно, что она крайне редко происходит с двумя людьми одновременно. Особенно если эти люди — брат и сестра, которые, даже если делают что-то вместе, редко обращают друг на друга внимание.

Эмма и Джимми действовали строго по плану: вышли из музея, обогнули здание и вошли в него же с противоположной стороны. Когда охранник у входа в Детский музей велел им сдать музыкальные инструменты, Эмма сказала, что они всего на секунду: их ждет мама, и они сейчас все вместе пойдут домой. Охранник пустил их, не сомневаясь, что если дети пройдут слишком далеко, то какой-нибудь его коллега их остановит. Но Эмма и Джимми уж постарались не попасться на глаза охране до самого звонка. Звонок означал, что музей через пять минут закрывается. И они разошлись по туалетам.

Каждый просидел в своей кабинке до половины шестого, чтобы в здании уже точно не осталось ни посетителей, ни сотрудников. А потом они вышли и встретились. Зимой в половине шестого вечера уже темно, но нигде не бывает так темно, как в нью-йоркском музее Метрополитен. Под его высоченными потолками скапливается столько тьмы, что все вокруг становится еще чернее. Джимми и Эмма шли бесконечно долго; им казалось, что они прошагали уже много миль. Хорошо еще, что проходы в музее широкие, а то мало ли на что наткнешься в темноте.

Наконец они вышли в зал английского Возрождения, и Джимми немедленно плюхнулся на кровать. Он забыл, что было всего шесть часов, и думал, что мгновенно уснет, — настолько он устал. Но уснуть не получилось. Во-первых, он был голоден. А во-вторых, в этой кровати ему было как-то не по себе. Поэтому он встал, переоделся в пижаму и снова забрался в кровать. Стало получше. Эмма к этому времени тоже надела пижаму и легла. Ей тоже хотелось есть и тоже было неуютно. Такая шикарная, такая романтическая кровать — и так противно отдает плесенью! Ох, с каким бы удовольствием Эмма все тут выстирала вкусно пахнущим стиральным порошком!

Джимми ерзал и вертелся. Он все еще чувствовал себя странно, но не потому, что боялся, как бы их не поймали. Об этом он вообще не заботился — настолько здорово Эмма все придумала и спланировала. Странное ощущение, охватившее его, не имело ничего общего со странным местом, в котором они устроились на ночь. Эмма испытывала такое же чувство. Джимми лежал молча, пытаясь понять, что же с ним происходит. Наконец его осенило.

— Эм! — прошептал он. — Я не почистил зубы!

— Понятное дело, — отозвалась Эмма. — Зубы-то чистят после ужина — а где он, наш ужин?

Оба тихонько рассмеялись.

— Завтра, — заверила его Эмма, — мы все организуем еще лучше!

Дома они никогда не ложились спать в такую рань. Но Эмма, как и Джимми, чувствовала себя совершенно изможденной. Наверно, думала она, у нее анемия из-за дефицита железа. А может, это стресс. А может, голова кружится от голода, и клеткам мозга не хватает кислорода для роста, и… Она сладко зевнула.

На самом деле причин для тревоги у Эммы не было. Просто слишком уж трудным выдался день. Трудным и необычным. И вот она лежала в тишине и темноте огромного музея, ощущая рядом тепло Джимми. Тишь, большая и мягкая, как одеяло, окутала их с головы до пят. Брат и сестра дышали ровно и спокойно. Эмма больше не думала о стрессе и кислороде. Теперь в голове у нее роились тихие и теплые слова: мех, пух, уют, чай с вареньем… Даже шаги ночного сторожа не нарушали, а лишь подчеркивали убаюкивающую тишину, словно припев колыбельной…

Шаги смолкли, а они все еще лежали тихо-тихо, не шевелясь. Потом прошептали друг дружке «спокойной ночи» и провалились в сон. Спали они как всегда спокойно, не ворочаясь, и их никто не заметил.

(Разумеется, Саксонберг, балдахин над кроватью тоже сыграл свою роль.)

Глава 4

На следующее утро Эмма и Джимми проснулись совсем рано, еще до рассвета. В животах у обоих было пусто и плоско, как в выдавленном тюбике от зубной пасты. Надо было поскорее вставать и прятаться в безопасное место, пока сотрудники музея не пришли на работу.