Читаем Из Чикаго полностью

Другой вопрос: вы что же, строите какую-то конструкцию, чтобы потом по ходу текста ее уничтожить, поскольку для общего текста и его смысла она оказывается лишь служебной — она затаскивает в имеющийся контекст то, что надо сказать, а потом убирается? Вопрос имел в виду ту самую Тварь, о которой шла речь выше. Ответ: да, разумеется, — это я и в самом деле упустил. Да, есть некоторая unknown entity, которую надо реализовать. Тогда сначала выставляется какая-то… какая-то ее кукла, создается временный предмет. Он выбирается в качестве удобной подмены, но в нем сводятся, складываются детали, части той сущности, которая существует для автора, но которую прямо описать еще не получится. Не хватает известных элементов и связей между ними. Потому и кукла: через нее все описывается-записывается, она затем и нужна, чтобы собрать элементы в ней и их сцепить. А потом она уничтожается, и остается та реальная unknown entity, которая и была нужна. Да, когда она расписана — ups! — все убирается, уничтожается, а структура остается. Тварь уже не нужна, это как Вена в конце «Вены, операционной системы» уже тоже не нужна.

Я чрезвычайно удивился тому, что парень это сообразил. Собственно, оба парня, но особенно второй — его вопрос не прямо следовал из того, что я там бормотал, он исходил уже из перевода «Счастьеловки». Это же уловить надо, при том что это не совсем тривиально. От таких мыслей во мне образовался новый икспириенс, и я его обдумывал, причем это мы еще ехали среди Чикаго, хотя уже и были на его южном краю, где последние станции красной линии CNA, склады и промзоны, постепенно переходящие в пустоши и поля.

Ладно, допустим, что им было интересно — я продолжал осваивать свой новый икспириенс, — но вопросы оказались правильными, это могло произойти только от их личной конкретной заинтересованности: что из этой истории можно извлечь? Вопросы были точны — то есть у них, в не совсем типичной ситуации, сразу же поняли предмет, причем по сути, а не его частности. С ходу, почти инстинктивно сообразили.

Конечно, это была не лекция, а workshop. Да, вопросы задавали не первокурсники, а аспиранты и преподаватель creative writing. Разумеется, у них были предпосылки к пониманию в рамках темы, в которую меня включили, а люди, которые ведут эту тему (Reginald Gibbons & Ilya Kutik), им уже сообщили все, чтобы в ней разбираться. Но присутствующих интересовало именно то, как все устроено. Не так, чтобы сформировать свое мнение или отношение к предмету и при случае его высказать — в той или оценочной форме, а именно разбирая механику. Главной в них была эта склонность: вот, есть на свете и такое, значит — надо уловить, что это и почему. И это полезно, даже если и нельзя использовать в личной деятельности конкретно.

Тут надо быть аккуратным, потому что есть варианты. Скажем, можно быть дотошным, желая понять то, с чем столкнулся. Можно быть умным, чтобы это и в самом деле понять. Но было еще что-то, что прямо не пояснишь: будто бы у них возникает ощущение, что нечто имеет отношение к ним, относится к кругу их интересов и как минимум может быть полезно прагматически. Нет, не так: прагматика так не сработает, сразу не сообразишь, что тебе может пригодиться, а желание что-либо усвоить впрок не обеспечит возможность задать точные вопросы. Тут же сразу жесткое — а не рассусоленное с допущениями — понимание того, что имелось в виду. С вписыванием этого понимания куда-то к себе, в себя. В точной и компактной форме.

Да, я могу преувеличивать, но ощущение этого немедленного понимания было настолько непривычным, что тут не спутаешь. Собственно, иначе бы само это ощущение и не возникло бы. Еще раз: оно состоит в том, что в людях тут же что-то включилось, а сказанное сразу же ставилось на какие-то места в них. При этом была очевидна их умственная автономность — они это делали как-то именно внутри себя, а не подключаясь по ходу дела к какому-то общему — для группы, сословия, коллег — пространству. Что, разумеется, не исключает наличия структур, которые содержат знание профессии, круга и т. п., с которыми можно соотнестись, если возникнет необходимость. Но в момент непосредственного действия у них все — в них самих. Чисто просто капитализм какой-то с присущим ему индивидуализмом — как об этом и писали в книжках.

Перейти на страницу:

Все книги серии Письма русского путешественника

Мозаика малых дел
Мозаика малых дел

Жанр путевых заметок – своего рода оптический тест. В описании разных людей одно и то же событие, место, город, страна нередко лишены общих примет. Угол зрения своей неповторимостью подобен отпечаткам пальцев или подвижной диафрагме глаза: позволяет безошибочно идентифицировать личность. «Мозаика малых дел» – дневник, который автор вел с 27 февраля по 23 апреля 2015 года, находясь в Париже, Петербурге, Москве. И увиденное им могло быть увидено только им – будь то памятник Иосифу Бродскому на бульваре Сен-Жермен, цветочный снегопад на Москворецком мосту или отличие московского таджика с метлой от питерского. Уже сорок пять лет, как автор пишет на языке – ином, нежели слышит в повседневной жизни: на улице, на работе, в семье. В этой книге языковая стихия, мир прямой речи, голосá, доносящиеся извне, вновь сливаются с внутренним голосом автора. Профессиональный скрипач, выпускник Ленинградской консерватории. Работал в симфонических оркестрах Ленинграда, Иерусалима, Ганновера. В эмиграции с 1973 года. Автор книг «Замкнутые миры доктора Прайса», «Фашизм и наоборот», «Суббота навсегда», «Прайс», «Чародеи со скрипками», «Арена ХХ» и др. Живет в Берлине.

Леонид Моисеевич Гиршович

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Фердинанд, или Новый Радищев
Фердинанд, или Новый Радищев

Кем бы ни был загадочный автор, скрывшийся под псевдонимом Я. М. Сенькин, ему удалось создать поистине гремучую смесь: в небольшом тексте оказались соединены остроумная фальсификация, исторический трактат и взрывная, темпераментная проза, учитывающая всю традицию русских литературных путешествий от «Писем русского путешественника» H. M. Карамзина до поэмы Вен. Ерофеева «Москва-Петушки». Описание путешествия на автомобиле по Псковской области сопровождается фантасмагорическими подробностями современной деревенской жизни, которая предстает перед читателями как мир, населенный сказочными существами.Однако сказка Сенькина переходит в жесткую сатиру, а сатира приобретает историософский смысл. У автора — зоркий глаз историка, видящий в деревенском макабре навязчивое влияние давно прошедших, но никогда не кончающихся в России эпох.

Я. М. Сенькин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги