Из дневника "Попаданца". Необычный попаданец в 1941г.

Потому я и кукую на пляже, читаю Конюшевского, и на попы поглядываю. Ух ты смотри Дженифер Жопес своей жоперсоной, Хы – Хы – Хы. Но надо признать хоть это и не Жопес, но жопес заЧОТный (каламбур господа присяжные) да и с сзади никакой разницы.

Е-мое, я уж долго оказывается, на эту попень смотрю, используя в мечтах ее и по назначению и не очень, а если ща Машка спалит, это ж шпили-вили в особо извращенной форме, мне за это будет, она ж мне ноги оторвет, и третью тоже. И я скромно потупив свои бесстыжие глазки, пытаюсь осилить чего ж там намудрил Конюшевский. Ну и начав – читать надо до конца, книга-то интересная, и написана не очень адекватно (это не ругань, это в смысле оригинально)

И читаю, и читаю, а попы с сисями (ударение на "я") вокруг меня вихляют безнаказно. И так уже с часик прошло, а солнУшко головку припекает, ну голову хочу сказать припекает (ту что на плечах), и тут БАЦ, че-то потемнело, нахрен, в глазах, и не только в глазах, но и в ухах, (или так не говрят?), наступил локальный трындец с элементами амбы и звиздеца великолепного.

Фьюююююить. Буууум. Баааац, Тарарам. Трындюкс.

24 июня 1941 года где-то в Белоруссии в в полусотне километров от границы с Польшей

Открываю глаза, думаю, покемарил чуток, и баста, скоро Машундра должна подтянутся, а вокруг какая-то гигахрень происходит. Лежу в окопе (или ячейка, не спец я), короче яма в земле, однозначно, припорошен землицей (странно, почему не песком я ж на пляже) оглядываюсь, ба на мне форма военная, но такую, я точно не носил. На границе у меня сперва советское ХБ было (причем, по-моему, строительное), после окончания учебки выдали трехцветку (так у нас камуфляж обзывали). А так форма, какая-то незнакомая, плюс без погон, я-то привык, что на мне погоны были да с зелеными буквами ПВ, плюс шеврон на плече "ПВ РОССИИ" с триколором. Правда, прошло много лет с тех пор, ну как я погранцом то на таджикско-афганской границе был, на воротнике какая-то хрень, какие-то параллелепипеды, или как их там параллелограммы что ли.

Рядом человек в такой же форме лежит, бля он же мертвый, бр-р у меня глюки, тут слышу кто-то говорит, причем звук порнофильмовский. Ну да по-немецки гуторят, оглядываюсь, два немцы в классическом гитлеровском прикиде из фильмов. Смотрю на них с интересом, блин реконструкторы что ли, вот психи, и какого хрена в Таджикистане реконструировать, ну разве что бои с басмачами (с татаро-монголами на крайняк). Тут в башку паровым молотом бьет мысль, "вокруг моря нет, и лес вообще-то, и кусты вокруг". Да ни херадзе себе, чего то я наш пляж вообще не узнаю, прикинутые в немецкое, подходят ближе и лопоча на своем чего-то мне говорят.

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

— Хоре, пацаны кино мочить, че за херня происходит, может, расскажете?

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым.

— Пацаны хватит выёживаться, я ж могу и в тыкву дать, да так, что голова в трусы провалится, и памперс не поможет. Что происходит, где я, кто вы?

— Грым-брым-брым-ферфлюхтер-русише-швайне-брым-грым-брым. — произнося эту нечленораздельную (фу, какое слово) фразу, немцеприкинутый, берет свою ружбайку поудобней, и хрясь мне по башке.

В глазах заплясали не то, что бы звездочки, а целые галактики нахрен, я столько звезд и ясной ночью не видал. Реконструкторы хреновы офигели чтоли?

— Ты че, с дуба рухнул, верблюдофил долбанутый, — говоря я и отряхая голову и форму от землицы (прикиньте, по-моему, это чернозём). У тя что, лишние яйца завелись, — и буром пру на того, тот почему-то чуть сел на очко, и взглядом другого просит ему помочь.

Рывком выхватываю ружбайку (офигеть, она какая-то, необычная), и наотмашь хреначу фулюгана по башне, второй снимает с плеча свое ружье. Карамультук у него точная копия того, что у меня в руках, он пытается передернуть затвор, да куда там ему, хренанасеньки, прикладом "получи фашист гранату". Оба фулюгана лежат у моего окопа (щели, ячейки – выберите нужное) разинув пасти.

— Не пацаны в чем дело, я в натуре что ли в танке?

Второй прям лежа опять тянется ручонками очумелыми к ружбайке, хрясь получает прикладом в солнечное сплетение, минуты три высокооктанового оргазма обеспечены.

Фулюганы Вилли и Рулле (по карлсонски) валяются и зло смотрят на меня, я в руках как дикарь дубину, держу их ружьецо, второе лежит за спиной.

Они не то, что бы, не отвечают мне, но их ответ это какое-то бормотание причем по немецки, вот утырки.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант, — кто-то, кого-то зовет, осматриваюсь, ко мне идет мужичок в такой же форме, как и моя.

Оглядываюсь вокруг, старлея нигде не видно, че и у этого глюки, где ж они старлея увидел.

Тот прет на меня как паровоз:

— Товарищ командир, значит, мы только двое выжили, тут по полю, такие же как эти немцы ходят, добивают наших.

— Это кто командир, я что ли?