Из дневника "Попаданца". Необычный попаданец в 1941г.

— Ну что гомосек очковафельный, а правда что ваш гитлер педик и сосет у геринга, а гимлер с говноббельсом свингеры и их жен пропер весь берлин? А еву браун конь с быком на групповушке пердолили, дубл пенетрейшн устроили, — все это говорю, развалясь в пыли, и держась, как патриций на пиру. А за спиной колонна наших пленных стоит, ждет меня.

Ну и конечно подбегает унтер официр великогерманского рейху, и тоже выИОбывается своим МП – 38, типа крутой аФФтамат у мИнЕ ващпе,

— Да вы заипали аналисты-ананитики, русише швайне, русише швайне, хошь докажу что хоть и швайне, но ни хера не русише, член обрезанный показать? — лезу руками к ширинке.

А немец, упертый как траХтор, и тарарах в меня входят пули…

Опять убивают, ну что за штампы, как пленный боец РККА послал куда подальше, сразу убивают ублюдки, нет, чтоб выслушать, а вдруг чо умное скажу, вдруг пошлю в какое симпатиШное место, вам же "лебенсраум" нужен.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ Каримов, вставайте, они ж пристрелят, давай те.

Опять я валяюсь в пыли на дороге, в метрах пяти опять так же понуро стоит колонна пленных красноармейцев, а рядом Онищук пытается меня поднять. Пилядовый дуварес, как говорил Равшан или Джумшуд, это что за "День сурка". Чувствую надо вставать, и идти куда гонят, а то опять убьют. Не ну разве немцы не долборазы, за последние полчаса щас в третий раз убьют.

Подбегает очкастый пидорообразный (или образнопидорный) вермахтчанин, и сразу опять грубость и унижение, сцуко в руках ружбайка вот и геморойствует, я б те очки-то в глотку бы вогнал гадюк семибатюшный.

— Штейт ауфф русише швайне.

Ну и ничего оригинального, а где ж немецкий креатив, типа да ис фантастишь и т. д.

Встаю, отряхиваюсь и громко говорю:

— Яволь, херр официр.

У немца глаза стали ширше (или правильно говорить ширее) очков.

Ну да хрен те офицером стать, легче одной жопой на эверест залезть, подумал я и влился в колонну наших пленных.

Онищук у меня спрашивает, -

— Товарищ старший лейтенант, а откуда вы немецкий язык, знаете?

А что я ему скажу, что люблю фильмы про ВОВ и по ним наблатыкался чуть чуть по оккупантски шпрехать.

Кстати в 2003 я был гастарбайтером в России, в УФО (ну понятно это не НЛО по английски). И там в июне того года мы вкалывали на каменоломне, гранит серый добывали, щоб новые русские всякие архитектурные прибамбасы из дикого камня делали.

Ну и работаем с пацанами, прикалываемся, и я как рулила, типа прикрикиваю на них, стебусь на великорейхском.

— Арбайтен узбекише швайне.

— Шнеллер, алзо цурюк форвард.

— Хенде хох, гитлер капут, дойчен зольдатен унд официрен.

— Ди штрассе дер браунен батальонен и т. д.

В это время к этой горке, на которой мы камень ломаем, подходил один из сторожей каменоломни, старый дядя Петя, пожилой щирый хохол, но левобережный, то есть адекватный чел, Пiтро короче.

А он родился, где-то в 30–35 годах (плюс-минус, я паспорт у него не проверял) и все прелести оккупации на себе испытал. А дядька осушитель кстати, ну он осушает емкости с спиртом, это видимо его национальный вид спорта. Утром поллитра спирта, в обед та же доза, и вечером литр спирта. А все напитки ниже 90 градусов (не цельсия и даже не кельвина, а чего-то другого) для него, что-то вроде кефира для каннибала, или соляры комару. Так вот он, услыхав мои возгласы на горке, а в лесу слышно далече, чуть штанишки свои не испортил (снутри причем), и пошел домой за ружьем. Тем более я был в спецовке, которая раньше была вообще-то военной формой. Данную форму в виде гумпомощи нашей (таджикской) армии подарили толи пакистанцы то ли еще, какие прототалибы. Ну и она цветом похожа на фельдграу, фасон, правда, не тот, но дядь Пете 70–80, да и в молодости его никто Зорким Глазом не звал, исключительно видимо бронебойной глоткой звали.

Потом он пришел с ружьем, но когда подошел, то узнал меня, да и кричать я шпрехословья перестал, и дедок, поматерился сперва перебрав меня, мою родову, каждого немца (вовеки веков), ну и НАТО туды ж ее в качель добавил. А потом рассказал о том, что с ним было, и что он планировал. С утиной дробью на немцев попер, мазохист старый, были б тут вермахты, они б из него быстро половичок сделали бы (ну или фотообой "Старый охотник").

Всего этого я не сказал, конечно, Онищуку, а промолчал. Потом говорю,

— Онищук звать-то тя как?

— Петр, — отвечает он.

Еще один Петр, да по фамилии тоже хохол, но это точно не тот.

— А ты не можешь, Петруха меня в тему втянуть, что происходит, а то я ни разу не всасываю что за кипеш, только погремуху, то есть фамилию помню свою?

— Наверно из-за того что вас по голове прикладом ударил немец вы временно память потеряли.

— Это вот это очкастое гребло меня вдарило?

— Нет таарщ старш лейнтан, тот ушел в голову колонны.

— Ну все летехи, конец вам и вашей красножопой власти, — говорит вдруг поравнявшийся крепыш, очень похожий на телевидеокиллера Доренку, шедший в следующей за нами шеренге.

— А чем я и власть тебя обидели, хренобобр забубенный? — Спрашиваю я так интеллигентненько у мордоворота.