Из Китая

Начинается вызывание призываемых. Один за другим они подходят к столу, предводитель объявляет каждому его запись в призывном списке. Выслушав совершенно равнодушно, как нечто известное, решение своей участи, призываемые проходят в двери и смешиваются с толпой. Изредка заявляются жалобы.

— Неверно меня записали…

— В чём дело? У тебя льгота третьего разряда.

— Так точно, ваше благородие…

— У тебя брат на службе?

— На службе…

— Вот тебе и дали льготу…

— Обидно, будто!..

— Ступай!

— Слушаю-с…

Иногда кто-нибудь просит освидетельствовать отца, брата: они «улогие», или «неработники». Засвидетельствование их неспособности к труду может освободить от «рекрутчины» счастливца. «Улогие» торопливо раздеваются, и урядник подводит их к докторам. Докторов двое: один «уездный», так сказать сроднившийся с набором за многолетнюю практику, другой — молодой «земский». Этот злится, что его оторвали от дела: «Помилуйте, больницу на фельдшера бросил»!

— Что болит? — спрашивает «уездный» «улогого».

— Вздых у ево чажолый, — объясняет призываемый.

— Тебя не спрашивают. Работать можешь? Пахать, косить?..

— Какой уж я пахарь, ваше высокое благородие… Звание одно, что пахарь.

Доктор «слушает» его. «Здоров», говорит он.

— Вот ещё, родимый, поясницу к погоде разогнуть нет силы-возможности. — лепечет свидетельствуемый.

— Коллега, прошу, — говорит «уездный» «земскому», передавая трубочку.

Тот слушает. Оба доктора минуту смотрят друг на друга.

— Батюшка, отец родной, благодетель, — жалобно заявляет свидетельствуемый, — явите божескую милость, будьте настолько любезны… Улогий я как есть… Ноги вот ещё у меня.

— Что у тебя с ногами? — спрашивает земский врач, — разденься…

«Улогий» раздевается совсем. «В чём мать родила» он представляется жалким и тщедушным. Тело жёлтое, ноги совсем не соответствуют телу, они толстые, точно чем-то налитые.

— Эге… — говорит уездный доктор, — чего же ты молчал?

— Циррозис гепатис, — произносит земский доктор, — безусловно к работе не способен…

— Ну, счастлив ты, братец, — добродушно замечает предводитель призываемому, не замечая всей горькой иронии своих слов. — Льгота тебе… льгота…

— Первого разряда, — подсказывает исправник.

— Первого разряда, — говорит предводитель. — Ступай себе с Богом…

III

— Алдошин Иван, — вызывает председатель присутствия… — Курить как хочется… — добавляет он шёпотом…

— А у старшин, я думаю, ноги отекли не меньше, чем у этого «улогого», — иронизирует член управы, предлагавший «посадить» старшин, на что ему было юмористически сказано, что их и так «сажают», когда нужно, в кутузку.

— Алдошин Иван, — повторяет предводитель.

Из толпы выдвинулся бравый молодец с русыми кудрями. Вслед за ним рванулась давешняя старуха с мальчиком. Пред самым столом она опять стала на колени, призываемый же как-то странно улыбался.

— Я велел встать! Велел встать! — загорячился предводитель, — пока не встанешь и говорить не буду.

— Батюшка-а!.. Отец ты на-аш, — заголосила старуха.

Её подняли и поставили перед столом. Она стала совать предводителю прошение.

— Не надо бумаги… На словах объясни…

— Царица Ты наша, небесная заступница!.. Пожалей хоть Ты нас, горемычныих!.. — причитала старуха, размашисто крестясь и колотя пальцами свою иссохшую грудь.

— Да в чём твоя просьба, бабушка? — спросил исправник, — он кто тебе, Иван-то?..

— Ванюшка?.. Внучек, батюшка, внучек он мне!..

— У тебя брат есть? — обратился исправник к призываемому, просмотрев его семейное положение в списке.

— Есть, ваше высокородие.

— Ну, так о чём же ты просишь? Льготы тебе не полагается, раз у тебя брат работник.

— Какой же он работник, ваше благородие… Сделайте такую милость…

— Представь его: он будет освидетельствован.

— Да откеда ж я его приставлю, коли он третий год, беспашпортный, в «степе» шляется?..

— Это, братец, не причина. Не давайте ему паспорт… Обратитесь к вашему земскому начальнику…

— Нужон ему наш пачпорт! Он и вестей-то о себе не даёт. Так, слушок был, что с наложницей где-то у моря живёт. Жена по миру ходит, побирается…

— Ничего, братец, не поделаешь…

— Явите Божескую милость, ваше благородие… Семейство большое: мать, бабушка вот, две сестры девчонки, да вот брательник, глупой он…

— Ты женат?

— Женат, ваше благородие: ребёнок у меня, да вот другим баба тяжела…

— Жаль тебя, а делать нечего…

— Ступай! — уныло сказал предводитель.

На всё присутствие положение этого призываемого произвело тяжёлое впечатление. Резко бросилось в глаза несоответствие «печатного» закона с жизнью.

— Действительно, положение отчаянное, — заметил член управы.

— Никак нельзя, — сказал исправник…

— И как нарочно: кровь с молоком. Прямо в гвардию просится, — вставил воинский.

— Может быть, брат в безвестной отлучке? На этом основании… — начал и не докончил член управы.

— Пожалеть бы надо, — вздохнув сказал «дедушка», — семейству без него пропадать остаётся…

— Ничего сделать нельзя. Иди! — сурово сказал предводитель.