Из любви к искусству

– А затем, что Перельман твой наверняка уже не первый год за бугор поглядывает. Вот ты не поленись, разведай, есть ли у него родственники и где эти родственники живут. Тогда увидишь, прав старик Яхонтов или нет. Сервиз с виду медный, как и чайник когда-то. Его для того и омедняли, чтобы через границу протащить. Скажет: семейная, мол, реликвия, память о прадедушке. Прадедушка, скажет, по меди работал, мастер – золотые руки… А за границей сразу толкнет его с аукциона – сервиз, конечно, а не прадедушку – за такие бабки, каких мы с тобой сроду в глаза не видали. Это ж перспектива, не то что своим педагогическим дипломом там трясти. Кому он там такой нужен? А с деньгами он там королем будет. Положит в банк и станет жить на проценты и на нас с тобой, дураков, через плечо поплевывать.

Сергей аккуратно поставил на стол пустую чашку и встал. Все, что сказал Яхонтов, выглядело очень убедительно. Время от времени Дорогину даже начинало казаться, что все это выглядит слишком убедительно, как будто было продумано заранее.

Что, пора? – не скрывая разочарования, спросил Яхонтов.

– Пора, Даниил Андреевич. Я и так у вас засиделся до неприличия.

– Да, – спохватился Яхонтов, – а квитанцию ты мне привез?

– Черт, совсем забыл, – сказал Дорогин, вынимая из кармана квитанцию, в которой было черным по белому напечатано, что Яхонтов Д. А, получил от редакции газеты «Свободные новости плюс» пятьдесят долларов США в уплату за любезно предоставленные сведения. В углу красовалась художественно выполненная на цветном редакционном принтере круглая гербовая печать. – Вот, пожалуйста. Распишитесь, я сдам это в бухгалтерию.

– Ручку дай, – потребовал Яхонтов, взял протянутую Сергеем ручку и, пристроив квитанцию на уголке стола, подмахнул ее уверенным росчерком. – Так-то оно лучше будет. А то мне почудилось, что ты мне из своего кармана заплатил. Ну счастливо тебе, парень. Что дальше делать будешь, не спрашиваю. Сам станешь с этим разбираться или в милицию побежишь – дело твое. Одно скажу: очень бы мне хотелось на эту красоту хоть одним глазком поглядеть. Отреставрировать его мне, конечно, уже не доверят. Скажут, пенсионер, глаз уже не тот, рука не та, да и пропуск в Фонд давно отобрали… Но поглядеть хотелось бы.

– Это уж как получится, – развел руками Муму.

– И то верно, – вздохнул старик и встал, чтобы проводить гостя до калитки.

* * *

Дверь открылась, и в музей вошла Ирочка. Сегодня она показалась Перельману еще более некрасивой, чем обычно: остренький носик покраснел от переживаний и стал совершенно неотличим от голубиного клюва, космы бесцветных волос выбились из прически и торчали куда вздумается, очки криво сидели на переносице, и их стекла были больше, чем всегда, захватаны потными пальцами.

– Боже, какой кошмар! – забыв поздороваться, воскликнула она.

Перельман с трудом сдержался и не поморщился: начиналось именно то, чего он ожидал. Сейчас школа будет гудеть несколько недель подряд, будут предлагаться версии одна глупее другой, будут долгие обсуждения в учительской, в коридорах, в классах и даже в сортирах – словом, везде, где соберется более одного человека. Он знал, что так будет, но именно сейчас он не хотел говорить об этом: просто не успел подготовиться.

Поэтому в ответ на Ирочкино восклицание он только коротко кивнул и вынул из пачки еще одну сигарету. Курение – вреднейшая привычка, но порой оно отлично помогает выиграть время и воздержаться от никому не нужных реплик. В этом смысле очень хороша трубка, но курить трубку Перельман так и не привык – от трубки его тошнило.

Ирочка осторожно двинулась по музею, озираясь по сторонам со смесью страха и любопытства. Когда она увидела пришпиленную к планшету сову и надпись над ней, ее глаза расширились так, что это было видно даже сквозь очки. Впрочем, она промолчала, и Перельман вынужден был признать, что при всех своих внешних недостатках Ирочка достаточно умна и тактична.

Переборов апатию, Михаил Александрович встал и галантно предложил Ирочке свой стул. Сам он уселся на край перевернутой витрины, как раз под злосчастной совой, закурил и стал разглядывать Ирочку, потому что разглядывать музей больше просто не мог.

– Вы не расстраивайтесь так, Михаил Александрович, – сказала Ирочка. – Их обязательно поймают. А зато вы теперь прославитесь. Знаете, какую Белкина про вас статью напишет!

– Да уж, – криво улыбнувшись, согласился Перельман. – Слава на всю Москву… А кто это – Белкина?

– Как это – кто? Белкина – это Белкина! Известнейшая журналистка! Она же у вас только что интервью брала. Она что, не представилась?

– Представилась, наверное, – сказал Перельман. – Просто мне было не до нее, вот я и не обратил внимания.