Из Лондона с любовью

– О, не волнуйся. Я не из тех, кто расторгает аренду или что-то в этом роде. К тому же мне здесь очень нравится. Конечно, не Букингемский дворец, и зимой жуткие сквозняки, но знаешь что? – Она замолкает и оглядывает свое беспорядочное жизненное пространство. – Ни одно место, где я жила, не нравилось мне так, как это. Так что я, может быть, вообще никогда не съеду.

– Ладно-ладно, – говорю я. Меня услышанное немного удручает. Если у меня и теплилась хоть какая-то надежда продать дом, получится это труднее, чем я ожидала.

– Я Лайза, – продолжает она, протягивая руку. – Слушай, если ты свободна завтра днем, с удовольствием покажу тебе окрестности.

– О, здорово, – говорю я. – Спасибо. Очень… мило с твоей стороны.

Ее минутное спокойствие исчезает в мгновение ока.

– Елки-палки, мне же нужно готовиться. Черт, что бы такое надеть? – Она бежит в спальню и возвращается с двумя платьями на вешалках – одно розовое с ярко-оранжевыми цветами, другое однотонное, голубое, с пояском на талии. – Что скажешь? Не слишком много розового?

Я, улыбаясь, качаю головой.

– Нет, точно надевай розовое. Твой стиль.

– Правда? – Она тут же сдирает спортивные штаны и футболку и влезает в платье. «Молния» заедает, и я предлагаю помочь.

Она разглядывает себя в висящем на стене зеркале в полный рост и пожимает плечами.

– На Новый год я пожелала себе сбросить десять фунтов, но набрала двенадцать.

Я улыбаюсь:

– Выглядишь классно, не сомневайся.

– Ну ладно, – со вздохом говорит она. – Остается только заказать еду навынос и красиво подать, чтобы скрыть улики!

– Удачи, – говорю я и выхожу.

Закрыв за собой дверь, я слышу звон разбившейся тарелки и возглас Лайзы: «Ё-мое!»

Улыбаясь про себя, я поднимаюсь на третий этаж, где столько лет жила мама – без меня. Подхожу к двери – ее двери – и останавливаюсь, вспоминая, как когда-то мечтала об этом самом моменте: снова быть рядом с ней.

Почему она уехала? Почему никогда не писала и не отвечала на мои письма?

Я вставляю ключ в замок, чувствуя волнение. Столько лет прошло, а детская боль осталась такой же острой, такой же настоящей.

В детстве я мечтала сбежать в Лондон: вот я появлюсь на ее пороге, и все будет хорошо. Но со временем привычная тоска переросла во что-то другое – обиду и гнев, и ко времени, когда я уехала в колледж, мне больше не хотелось воссоединения с бросившей меня женщиной. Она для меня как будто умерла.

А теперь она вправду умерла.

Прежде чем открыть дверь, я делаю глубокий вдох, чувствуя себя пожарным, прибывшим в дом после того, как он уже сгорел дотла. Бессильной и опоздавшей.

Я переступаю порог. Чужой, застоявшийся воздух. Но потом, раздвинув шторы и открыв старое окно, я ощущаю слабый, но знакомый аромат. Я не сразу понимаю, что это, но вдруг до меня доходит. Ее духи. Ее розовые духи. Воспоминания наплывают, и я ощущаю, как внутри все начинает дрожать. Просторная, солнечная ванная комната в Санта-Монике. Я совсем маленькая. Она сидит перед зеркалом в длинном розовом атласном халате.

– Мамочка, можно накрасить губы твоей помадой?

– Когда подрастешь, милая.

Я наблюдаю, как она тщательно накладывает три слоя туши, а потом предлагает мне капнуть духами на внутреннюю сторону запястья. Я подношу руку к носу и вдыхаю густой, бархатистый аромат роз.

По улице с грохотом проезжает красный двухэтажный туристический автобус и возвращает меня в настоящее. Я провожу рукой по мягкому розовому бархатному дивану. Низкий столик уставлен фотографиями в рамках: незнакомые люди, незнакомые места.

Внезапно сердце у меня сжимается. Одна фотография в позолоченной рамке стоит отдельно от прочих. Моя.

Рождественское утро, год, когда мне подарили кукольный домик, мне лет семь или восемь. Все утро мы с мамой приводим в порядок комнаты. Воспоминание очень далекое, но я все еще чувствую пряный мускусный запах кедровых стен и пластиковых блестящих волос моих новых кукол. Я вижу снежную белизну маленькой фарфоровой ванны с четырьмя когтистыми ножками. Я поставила миниатюрный диванчик на втором этаже, но мама перенесла его на первый, к боковому окну: «Отсюда лучший вид на сад».

Она права. Она всегда была права.

Я вздыхаю и переключаю внимание на маленькую, но хорошо оборудованную кухню. Винтажный холодильник кремового цвета заперт на латунную защелку, а старая газовая плита выглядит так, будто ее следует звать «Марселина», или, может быть, «Бабетта».

Я восхищаюсь расставленной на открытых деревянных полках керамической посудой цвета морской волны от Рассела Райта[6]. Эта линейка появилась в 1939 году, и цвет тогда считался самым модным; она об этом знала по своей работе в «Хэрродсе». Я представила себе, как она выбирает плошку с ручками и ест из нее любимые блюда: яйца пашот, свежие ягоды, политые жирными сливками.