Из Ниццы с любовью

Лена же Горчакова, в отличие от всех нас, выбирала блюдо, ориентируясь не на его название, от которого толку все равно было мало, а на цену. Поэтому ей принесли большую тарелку с небрежно накиданными в нее проросшими семенами. И все. И с помощью жестов предложили широко пользоваться стоявшими на столе растительным маслом и винным уксусом.

В итоге все, кроме Регины, скинулись на большую пиццу и, урча, ее сожрали, и поклялись впредь, если в меню нет ясности, сначала осматривать тарелки близ сидящих и пальцем показывать официанту, чего нам хочется.

И, конечно, мы все выпили за встречу с прекрасным. На спиртном никто, даже Ленка Горчакова, не экономил.

Вот после этого наступило блаженство. Алкоголь умиротворил нас: меня и Лену Горчакову — домашнее белое вино с ароматом экзотических цветов, Регину — бокал кира, шампанского с черносмородиновым ликером, мужчин — коньяк, настоящий французский. Вот уж при заказе выпивки никаких лингвистических препятствий не возникло, слова «вино» и «коньяк», а также «шампанское» понимают без проблем, независимо от твоего владения языками. А употребить презентованное хозяином виллы шампанское в домашней обстановке поводов еще найдется хоть отбавляй.

А вечер все темнел, и звезды над Ниццей разгорались все ярче и уже соперничали с огнями реклам, ресторанов, казино и блеском украшений на женщинах. Хоть нам и внушали всю жизнь, что таскать на себе килограммы золота и брильянтов — удел плебеев, а европейки ограничиваются скромной золотой цепочкой, если только не приглашены на великосветский прием, но то, что я увидела вечером на главной прогулочной магистрали Ниццы, опровергло мои представления о хорошем тоне. На сидящих рядом, на проезжающих в машинах и прохаживающихся под руку с кавалерами европейках (правда, некоторые из них на поверку оказывались русскоговорящими, но таких было мало), висели гроздья каратов всех цветов и мастей, да и вообще золото покрывало их с головы до ног, начиная от ободков и заколок в волосах и спускаясь золотым водопадом платьев к ногам в золотой обуви.

Впрочем, были и скромно одетые девушки и дамы, но все поголовно — элегантные и хорошо причесанные. Я заметила, что пока я была увлечена разглядыванием женщин, Регина, несмотря на свою расслабленную позу, изо всех сил высматривала в потоке отдыхающих того, за кем приехала, — местного или пусть не местного, но все равно европейского «бомжа». Правда, думаю, что если бы молодой жених вдруг оказался не европейцем, а, скажем, арабским шейхом, моя подружка не особо возражала бы.

Оставив изучение публики, я принялась наблюдать за Региной. Сидя лицом к набережной и, соответственно, к проезжей части, она непринужденно вытянулась, почти разлеглась в ресторанном креслице, и мимо идущие вынуждены были переступать через ее длинные ноги с идеальным педикюром, но, судя по приветливым улыбкам и каким-то галантным замечаниям, ни у кого сие неудобство не вызывало возражений, наоборот. Покачивая бокалом с остатками кира, полуприкрыв глаза (себе-то она явно ресницы нарастила), Регина милостиво, но равнодушно кивала в ответ на заигрывания плейбоев, преимущественно преклонного возраста, хоть и одетых исключительно в дизайнерские вещи, однако весьма потраченных жизнью. Нет, все это было не то. Шейные платки не могли скрыть провисших подбородков, а руки, выглядывавшие из рукавов с именитыми лейблами, осыпаны были старческой «гречкой». Уж не знаю, сколько денег они должны сложить к ногам Регины, чтобы оправдать контраст между Регининой прелестью и собственной немощью. Хотя вряд ли тут запросто бродят тайные миллиардеры из списка «Форбс», не то что холостые, молодые и симпатичные, а даже и такие, одной ногой в маразме, с сединой в бороду и бесом в ребро.

И вдруг… Поза Регины практически не изменилась, но я просто физически почувствовала, как она напряглась. В небольшой пробочке на светофоре прямо напротив нас завис на огромном, сверкающем, рычащем мотоцикле парень в сдвинутом шлеме. На Регину он не смотрел, смотрел прямо, на светофор, а Регина прямо-таки завибрировала и даже дернулась, чтобы привстать и обратить на себя его внимание, но вовремя опомнилась, да и транспорт уже двинулся на зеленый свет, и мотоциклист рванул вперед, вильнув между неспешными автомобилями и молниеносно скрывшись из виду. Сбоку от меня ахнули, в унисон, мой муж и Горчаков.

— Ты видела?! Вот это зверюга! — возбужденно постучал меня по плечу друг и коллега.

— Да-а, супер-самец, — кивнула я. Парень на самом деле цеплял глаз: длинными мускулистыми ногами, гордой посадкой головы, рельефным торсом под черной майкой, вообще (прав Горчаков) какой-то звериной харизмой, острой, как запах мускуса, распространявшейся на сто метров вокруг и разящей точно в цель, даже если он тебя в упор не видел.

Но Горчаков отмахнулся:

— Какой, на фиг, самец?! Ты мотоцикл видела?! Вот это машина!

— «Хонда-Хорнет», под двести лошадей, не меньше сорока тысяч баксов, — так же возбужденно поддержал его мой муж.

— До трехсот километров выжимает! — захлебывался Горчаков.