Из Ниццы с любовью

Я очнулась от воспоминаний из-за того, что машина резко затормозила. И что мы тут делаем? До виллы еще метров двести, а тут как раз развилка, вверх в горушку — к нам на «Драцену», направо — вдоль берега моря к городку Вильфранш-де-мер. Но дорогу нам преграждал местный жандарм, исполненный важности, и махал палочкой, намекая на объезд. С чего бы это? Ага, развилка дороги перетянута красно-белой ленточкой. Мы в нашей лапотной России теперь тоже пользуемся ею, оцепляя место происшествия. Но тут-то что оцеплять? Место транспортной аварии? Жандарм вразвалочку подошел к нам и показал жестом, чтобы водитель опустил стекло. Сашка послушно приоткрыл окно, и французский страж порядка что-то залопотал ему. Сашка напряженно прислушивался и кивал. Полицейский палочкой указывал в сторону моря, и мы послушно повернули головы: на обочине дороги столпилась группа каких-то официальных людей, и слаженные их действия до боли напоминали знакомый алгоритм поведения следственно-оперативной группы на месте обнаружения трупа. И этого оказалось достаточно, чтобы мы с Горчаковым, словно крысы, завороженные флейтой Гаммельнского Крысолова, как в дурмане синхронно открыли дверцы машины и выползли на асфальт, и ноги сами понесли нас к той самой организованной группе местных следователей и криминалистов. Сашка из-за руля растерянно смотрел нам вслед, Регина дремала, а Лена Горчакова, похоже, даже не заметила остановки, поглощенная своими волшебными пакетами, и, сунув туда руку, медитировала совсем как я когда-то в прокуратуре над босоножками.

Мы с Лешкой подошли вплотную к полосатой ленте и остановились за спинами напряженных молодых людей в кожаных куртках, загораживавших от нас какое-то действо.

— Убойный отдел, — прошептал Горчаков, и я согласно кивнула.

За их крепкими фигурами виднелась парочка в голубой униформе — ну прямо наши фельдшера из «Скорой помощи», их согбенные спины и руки в резиновых перчатках недвусмысленно демонстрировали, что налицо мертвое тело. Устав любоваться на них в щелку между плечистыми операми и оглядевшись, я с некоторым удовлетворением отметила, что мы с Лешкой — не единственные тут праздные соглядатаи, к ленточке ограждения интимно прижимались местные домохозяйки, явно только что от плиты, и скучающие любители пива с початыми банками в руках. Надо же, оказывается, ни в одной точке земного шара, ни в дикой Азии, ни в просвещенной Европе, место происшествия не обходится без таких вот тетушек и дядюшек, слетающихся на запах смерти как мухи на мед, брезгливо трясущих головами, но не сводящих жадных глаз с кровавых останков мертвого человека, на которые и специалистам-то смотреть безрадостно. Странно было ощущать себя по другую сторону ленточки; тут мы не члены следственно-оперативной группы, а те самые любопытствующие, присутствие которых так раздражает, когда ты занят малоприятным процессом фиксации трупных явлений. И что же тут все-таки произошло?

Праздные соглядатаи, занимавшие более выгодные места в партере, вдруг оживились, и мы с Лешкой тоже завертели головами, отыскивая наиболее выгодные позиции наблюдения между локтями сотрудников Лазурнобережного убойного отдела. Согнутые спины в голубой униформе синхронно распрямились, один из медиков знакомым, совершенно российским, движением с треском сорвал резиновые перчатки и отшвырнул их назад. Оперативники подались к нему, он прожурчал что-то пренебрежительно-лаконичное, вполне в духе его коллег во всех странах мира, и подхватил стоявший на земле чемоданчик. Его ассистент сделал то же самое, оперативники расступились, пропуская их, и нашим взорам открылся предмет их интереса. Я вздрогнула, отвернулась и уткнулась Лешке в жесткий курточный рукав. Лешка подрагивал мускулами; похоже, и его слегка подташнивало. Да, не думала я, что когда смотришь из-за ленты ограждения, а не поверх бланка протокола, это выглядит так ужасно. На земле, под нежным средиземноморским небом, поверх аккуратно подстеленного черного полиэтилена, лежала и распространяла отвратительную вонь серо-зеленая груда бывшей плоти. К этой распухшей груде прицепилась липкая водоросль — а может быть, я приняла за водоросли спутанный недлинный хвостик волос. Никакой одежды не наблюдалось, и было видно, что кое-где груда поедена рыбами. Я видела такие трупы, извлеченные из воды, где они пролежали несколько месяцев. И хотя мертвое туловище раздулось, и лицо было неузнаваемо, я почти не удивилась, когда услышала повторяемое оперативниками и зеваками имя «Шарлин Фицпатрик».

8