Из Ниццы с любовью

Я заметалась, пытаясь соответствовать высоким запросам этого придирчивого мужчины, наметала на стол из мужниных заготовок. Хоть этим задобрить Кораблева…

— Ну, вы рассказывайте, рассказывайте, пока я дегустирую, — подбодрил он меня, приступая к трапезе.

— А что ты знаешь про это происшествие, интересно? — задала я ему вопрос. — Мы сами поняли, что это убийство, не так давно, вызывали-то нас на некриминальную смерть.

— Я знаю, что там убой, дядька в своей постели, с колотой раной груди. Но у вас же там какие-то сладкие подробности?

Мы с Горчаковым наперебой рассказали ему подробности, и я не стала утаивать факт обнаружения мной в паспорте потерпевшего ксерокопии паспорта Регины.

— Так, — не преминул вставить Кораблев, — вы мне еще и криминальный элемент в невесты подсовываете! Регина-то ваша при делах, небось. Не ожидал…

— Леня, ты помоги лучше, — попросила я, уже не имея сил пикироваться с Кораблевым. — Разберись как-нибудь с ее кавалером, который ее обнес. И поработай с нами по убийству этого валютчика. Лучше ты, старый друг, надежный человек, а не кто-нибудь с улицы.

— Задачу понял, — кивнул Кораблев. — Наберите уже этот сатанинский телефон на три шестерки, пусть моя суженая сюда едет.

Я набрала Регинин номер, ответа по прежнему не было, и я послала ей SMS-ку, мол, сразу, как сможешь, выйди на связь.

— И еще, — продолжил Кораблев, — с чего вы взяли, что потерпевший ваш был именно валютчиком? Забыли уже молодость, да? Забыли, что статья восемьдесят восьмая старого кодекса не только за валюту карала?

— Помню, — живо отозвался Горчаков. — Что-то там было еще про драгметаллы и камешки, да? Елки, можно же в приговоре посмотреть, у меня же все с собой.

Пока он доставал приговор, я не поленилась, вытащила старый кодекс 1960 г. и вслух прочитала статью 88: «Нарушение правил о валютных операциях, а также спекуляция валютными ценностями или ценными бумагами, наказывается лишением свободы от трех до восьми лет с конфискацией имущества, со ссылкой на срок от двух до пяти лет или без таковой». А по второй части вообще смертная казнь! Ничего себе!

— А вы как думали! — подтвердил Кораблев. — Это вам не хухры, а, между прочим, государственное преступление.

— Вот, я еще тут нашла, в старом кодексе: по Указу Президиума Верховного Совета СССР, валютными ценностями являются иностранная валюта и платежные документы, а также драгоценные металлы — золото, серебро, платина и металлы платиновой группы (палладий, иридий, родий, рутений и осмий), природные драгоценные камни в сыром и обработанном виде (алмазы, бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры, а также жемчуг).

Горчаков тем временем развернул приговор:

— Ни фига себе, старичок корки мочил! У него семнадцать эпизодов преступной деятельности.

— Так чем он спекулировал-то, Леша? — спросили мы с Кораблевым хором.

— Камешками. Бриллиантиками. Систематически, на протяжении трех лет до вынесения приговора.

— А также и после… — пробормотал Кораблев.

— За что и получил приличный срок, восемь лет, правда, без ссылки. О, смотрите, что тут написано!

Мы с Кораблевым навалились с двух сторон на плечи Лешке, стараясь заглянуть в мутную копию приговора, еле читаемую на прозрачной папиросной бумаге.

— Что?

— Машка, это удача! Шеф наш любимый, Владимир Иванович, обвинение по этому делу поддерживал. Может, он нам что-нибудь подсветит по личности малоуважаемого Пэ Эн Горохова? Ну там, кто в зале присутствовал, кто адвоката ему нанимал, кто платком махал, когда его из зала суда уводили…

Кораблев удивился.

— Вы что думаете, он помнит?

А мы с Лешкой не сомневались — шеф помнит все. Много раз я его пытала на предмет каких-то заросших плесенью дел, и он всегда давал исчерпывающий ответ.

Затрезвонили сразу два мобильных телефона — мой и горчаковский. Я посмотрела на свой дисплей — звонил начальник убойного отдела Костя Мигулько. По времени уже должны были найти докторшу из поликлиники, которая обнаружила труп; эх, значит, она что-то такое рассказала сногсшибательное, придется ехать допрашивать. Иначе они бы обошлись своими силами. Но я ошиблась, докторша была ни при чем. Костя в трубке то ли рыдал, то ли задыхался, так что я даже испугалась. Ответив на звонок, я некоторое время слушала, как он тяжело дышит, а потом он закричал в трубку:

— Маша, Маша, ты где?! У нас тут такое!..

— Костя, что случилось?!

— Это но трупу сегодняшнему! Маша, не могу по телефону! Приезжай немедленно! Горчаков с тобой? Все приезжайте! Не знаю, что и думать! Ух, е-мое!

И он бросил трубку, а на мои повторные звонки уже не отвечал. Мне это страшно не понравилось. Надо было ехать, и хорошо, что Лешка тут, и Кораблев. Я только открыла рот, чтобы сообщить, что в убойном отделе какое-то ЧП и надо мчаться туда, как обратила внимание, что Горчаков все еще говорит по своему телефону. Я прислушалась.

— Региночка, все, успокойся! Мы сейчас приедем! Иди в свою машину и жди нас около дома… Все, целую, не дергайся!

Закончив разговор, он заметил мой недоуменный взгляд и окрысился.

— Ну что, что?! Подружка — твоя, а я тут ее проблемы разруливаю…