Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

Я прекрасно понимаю, что в бедственном положении моего кошелька (несколько сот долларов, которые тают в банке, плюс моя жалкая музейная зарплата и еще примерно 800 долларов, которые я заработаю в Уэллсли в следующем семестре) виноват я сам. Я слишком много времени уделяю энтомологии (до 14 часов в день), и хотя в этом отношении я делаю кое-что, имеющее серьезное научное значение, я иногда ощущаю себя пьяницей, который лишь в минуты просветления сознает, что упускает уникальные возможности.

План: сбежать от бабочек в коттедж на Атлантическом побережье по меньшей мере на пару месяцев и закончить роман (кстати, Доран из «Даблдей» сообщил, что по первым главам они решение принять не могут; я отправил им довольно невнятный пересказ остальных глав, mais ils ne marchent pas[61]). Помимо финансовых проблем нас беспокоит здоровье Дмитрия, мы решили его обследовать и, если возникнет необходимость, оперировать в здешней детской больнице у доктора Гросса, которого «очень рекомендуют». <…>

Корректуру «Гоголя» я тебе посылать не стал: она мне надоела, и я отослал ее обратно Лафлину.

25 числа этого месяца отправляюсь с речью на банкет в Корнелле («Книга и чаша»^{52}) и заеду в Нью-Йорк, если удастся организовать русское выступление 27-го.

Небольшой рассказ, который я пишу с перерывами уже несколько месяцев, сейчас перепечатывается и в конце недели будет послан в «Нью-Йоркер».

Ужасно хочется тебя повидать, душевный привет вам обоим от нас обоих.

В.

Я почему-то пропустил твою статью в последнем «Нью-Йоркере». С чего бы это?

__________________________

29 июня 1944

Дорогой друг,

как это обычно бывает после посещения Уилсонов (Дмитрий до сих пор хихикает из-за твоей открытки — особенно ему понравилось отсутствие определенного артикля), на меня снизошло вдохновение, и я сочинил еще одну потрясающую главу своего романа. К сентябрю думаю закончить. Я также перевел три пушкинских стихотворения: 1. Мороз и солнце — день чудесный… 2. Что в имени тебе моем… 3. Недаром вы приснились мне… (Подражание Корану.) Последнее могло бы. быть написано сегодня — с аллюзией на партизан и некоторые маленькие европейские государства. Сильная простуда, которую я подхватил, пока мы ждали такси на Южном вокзале (и которая теперь перекинулась на Веру и Дмитрия), разлучила меня с моими жучками. Ты не пишешь, понравилась ли тебе моя статья о Lycaeides. Вот как они выглядят

Получил чек из «Нью-Йоркера» (300 + 200) и поблагодарил миссис Уайт^{53}

. Надеемся вскоре с вами увидеться. Теперь я почти наверняка назову свой роман «Game to Gunm». Уикс с восторгом схватил у меня мой рассказ.^{54}

Veuiller agréer, cher maître, l'expression de mes sentiments dévoués[62].

B.

__________________________

Уэллфлит, Масс.

4 июля 1944

День нашего незабываемого освобождения от проклятых британцев.

Переводы из Пушкина пришли. Мне они очень понравились, хотя и есть некоторые прорехи, которые хотел бы с тобой обсудить и залатать. Только что прочел Египетские ночи — они меня скорее разочаровали. Не думаю, чтобы стихотворение стоило переводить, как ты когда-то мне предлагал. Здесь есть, как мы говорим, «ситуация», но развития она не получает. Твоя статья про бабочек для меня слишком специальна, и судить о ней не берусь.

Всегда твой

ЭУ.

__________________________

28 июля 1944

Дорогой Кролик,

если удобно, мы приедем, вооружившись сачками, в пятницу. Напиши как есть, не стесняясь. Прости, что пишу так поздно. Посылаю это письмо специальной почтой.

Сегодня мне снилось, что я вместе с Ходасевичем и Уиндэмом Льюисом^{55}

(автором чудовищно скучной и примитивной вещи под названием «Дураки от рождения») хожу по разрушенному нормандскому городку и тут вдруг вижу тебя, ты же — одновременно и ты сам, и Черчилль.

Когда приедем, попытаемся подыскать себе пансион с отдельной ванной — хотим провести на побережье недели две. Не знаешь, есть ли такой поблизости?

Жму руку.

Твой В.

__________________________

Уэллфлит, Масс.

31 августа 1944

Дорогой Владимир,