Из переписки Владимира Набокова и Эдмонда Уилсона

Очень благодарен тебе за «Furioso» (хорошо, однако, не всё стихотворение: рифма-собака ведет поэта-слепца), за книгу рассказов (мне понравился «Галахад»^{143}, но что именно se passa entre eux[139] в сексуальной сцене, я понял не вполне) и за пьесу. Диалог в ней — высший класс, есть и несколько очень забавных мест (мне понравились Петриты). В метаморфозах Садовника есть что-то «сириническое»^{144} [От Сирин. — А. Л.].

Елене и тебе мы с Верой шлем поклон.

В.

[На полях рукой Веры Набоковой]

А теперь прочту пьесу я. Пока же огромное спасибо за милое dédicace[140].

__________________________

Уэллфлит, Кейп-Код

Массачусетс

9 мая 1950

Дорогой Володя.

(1) Вот еще одна проблема. У Чехова читаю: В открытую дверь было видно и улицу, тихую, пустынную, и самую луну, которая плыла по небу.^{145} Я не понимаю, почему не написано: были видны и улица… и луна. В любом другом языке, из мне известных, «луна» и «улица» были бы подлежащими, здесь же они, судя по всему, дополнения, что лишено логики. Подобная пассивная конструкция в русском языке встречается довольно редко, не так ли?

(2) Насчет Жене. Жестокосердный парень, который убивает, предает и до самого конца ни в чем не раскаивается, такой, как Нотр-Дам-де-Флёр, — это его идеал, он присутствует во всех его книгах, которые мне приходилось читать. Что касается порнографических сцен, то я с тобой соглашусь, но ведь это своего рода эротические фантазии, более или менее оторванные от реальности, такие фантазии возникают у людей за решеткой (как у маркиза де Сада в Бастилии). Подобные фантазии правомерны только потому, что посещают они не вымышленных персонажей автора, а сидящего в тюрьме Жене, который пытается запечатлеть в романе себя самого. Все мужчины в книге грезят наяву; даже Дивин, который несколько более убедителен, чем остальные, — в чем-то фантазер. Жизнь Жене в том виде, как он описывает ее в своих воспоминаниях, — «Дневнике вора», вне всяких сомнений, была очень нелегкой. Насколько мне известно, он отбывал пожизненное заключение, когда Сартр и Кокто вызволили его из тюрьмы. Меня очень позабавило его замечание, которое он, говорят, отпустил в адрес Жида: «Il est d'une immoralité douteuse»[141]

. Пожалуйста, пошли книгу в Уэллфлит.

(3) Я изучаю черновики «Госпожи Бовари», изданные в прошлом году, и совершенно потрясен и даже немного удивлен тем, как работал Флобер. Самые великолепные места в окончательном варианте — здесь, в черновиках, подчас совершенно невыразительны и даже довольно корявы. Поражаешься, когда видишь, сколь велика дистанция в сцене, где Шарль Бовари, еще мальчиком, с тоской взирает из окна на Руан; сколь велика разница между: «Sous lui, en bas, la rivière qui fait de ce quartier de Rouen comme une Venise de bas étage, coulait safran ou indigo, sous les petits ponts qui la couvrent»[142] и «La rivière, qui fait de ce quartier de Rouen comme une ignoble petite Venise, coulait en bas, sous lui, jaune, violette ou bleue entre ses ponts et ses grilles»[143]. Такое впечатление, будто Флобер сначала собирает материал, а затем, в определенный момент, включает музыку и магию. Мне это особенно интересно, ибо таков — до известной степени — и мой метод. Ты же, насколько я могу судить, имеешь обыкновение начинать с самих слов.

(4) Насчет Джейн Остин ты ошибаешься. Думаю, тебе надо прочесть «Мэнсфилд-парк». Ее величие в том, что к своему творчеству она относится, как мужчина, то есть как художник, и совершенно не так, как типичная романистка, из тех, что наводняют романы своими женскими грезами. Джейн Остин оценивает своих героев совершенно непредвзято. Каждая ее книга — исследование разного типа женщин, которых она видит вокруг. Джейн Остин стремится не к тому, чтобы выразить свои чаяния, а чтобы создать объективную картину, которая сохранится в веках. Она, на мой взгляд, входит в шестерку величайших английских писателей (вместе с Шекспиром, Мильтоном, Свифтом, Китсом и Диккенсом). Стивенсон же — писатель довольно посредственный. Не пойму, почему ты им восхищаешься, — впрочем, несколько совсем неплохих рассказов у него на счету имеется. Пару лет назад я пытался читать Генри и Руэлу^{146} «Новые арабские ночи» — одну из немногих книг Стивенсона, которая мне нравится, но мальчики не проявили к ней ни малейшего интереса. К своему удивлению я обнаружил, что в этих рассказах почти отсутствует описательность, герои же еще менее реальны, чем сказочные. «Шерлок Холмс», которого мы прочли только что и который многое почерпнул из «Новых арабских ночей», — произведение, по сравнению с книгой Стивенсона, куда более значительное. «Остров сокровищ» мне не нравился, даже когда я был ребенком.

(5) Ты, как всегда, напустился на английское стихосложение, но спорить на эту тему мне надоело.

(6) Не понимаю, что ты имеешь в виду, когда пишешь, что я не из тех читателей, кого ты смог бы завоевать. <…>