Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

«Человек с деревянной душой», конечно, не дошел бы даже и в те дни до такого состояния и намного быстрее привел бы себя в равновесие. Об этой особой впечатлительности государя даже лицам ближайшей его свиты было трудно догадаться, настолько его наружное спокойствие это умело скрывало. Лишь порою по его собственным, всегда крайне редким, очень скупым и отрывистым рассказам можно было составить себе некоторое представление о том, насколько сильно он переживал то или иное событие своей или народной жизни.

Даже самые официальные, казалось бы, мелкие случаи отражались на нем как-то особенно повышенно.

Мне вспоминаются его личные впечатления при открытии памятника императору Александру III в Петербурге, на Знаменской площади, когда государь в каком-то неожиданном для других и для самого себя порыве стал во главе войск и провел эту частицу русского народа перед памятником, благодарно отдавая честь бронзовому изображению своего отца¹⁹³.

Вспоминается и его рассказ о первых днях его восшествия на престол, когда ему, впервые как императору, пришлось принимать войсковой парад гвардии. Под влиянием охватившего его в те часы волнения он даже забыл, как было принято, поблагодарить или похвалить проходивший мимо него первый батальон Преображенского полка, которым он еще так недавно командовал в подчиненной роли, а преображенцы были очень смущены и долго недоумевали, чем они могли заслужить такое наглядное неудовольствие своего императора.

Императрица Александра Федоровна еще живее, чем государь, как-то порывистее воспринимала все вокруг нее совершающееся, но многим посторонним людям из-за своей сильнейшей застенчивости казалась еще более холодной и замкнутой, чем государь. Она действительно не умела поддерживать пустой светский разговор, столь необходимый во многих случаях для лиц ее положения; не умела и улыбаться приветливой улыбкой во все стороны. Все деланное ей было, видимо, не по душе. Люди, ее мало знавшие, считали ее гордой, а некоторые светские дамы даже обвиняли ее в слишком якобы надменно протянутой им руке для поцелуя и хвалились (конечно, лишь на словах), что «больше не появятся на ее придворных приемах». Но той надменной гордости, которая в данных случаях подразумевалась, в ней не было и помина. Причиной и тут являлись лишь ее смущение, неловкость и стремление держаться прямо, несмотря на всю ее необычайную женственность. Но в ней было много справедливого чувства достоинства за себя и за свою семью. Она редко обижалась, но если обижалась, то только за свой сан и за сан своего супруга. Ее религиозное чувство не позволяло ей обижаться за себя лично. Будучи от природы вспыльчивой, она порою и резко отзывалась, но сейчас же спохватывалась и прибавляла: «Впрочем, это не по-христиански, пусть лучше Бог их простит, но заставит покаяться».

Императрица часто, слишком часто бывала задумчива и даже в домашней жизни, когда ничто ее не стесняло, не могла долго быть оживленной. Грустное, какое-то покорное выражение лица ее тогда не покидало. Уже одно это показывало, что она не была поверхностной.

Она, видимо, много задумывалась над смыслом и обязанностями жизни и своего положения и в этих вопросах была намного общительнее, «сложнее», чем государь, но государь был намного «начитаннее» ее исторически.

Они оба знали, конечно, и имена выдающихся философов, но их учений почти не знали – пробел, скажут, довольно ощутительный для каждого развитого, думающего человека. Но для них, как и для всякого верующего, вся высшая философия жизни заключалась только в религии и в Евангелии, и они оба в своей горячей вере возвышались порою до мистицизма, потому что ни одна религия, и в особенности православная, без мистицизма не завершается.

Мистицизм, конечно, бывает всяких родов, но упрекать, как их упрекали за мистицизм христианский, столь же странно, как и упрекать за христианскую веру.

В Риме в папском восточном институте существует даже особая «кафедра мистицизма». Странная все же кафедра, вероятно, изучающая то, что никогда не поддается изучению. Впрочем, даже не говоря о религии, если вдуматься, можно даже сказать, что все то, что совершается во вселенной, полно мистики. Этого могут не замечать лишь очень поверхностные или очень самоуверенные и чересчур прозаические люди.

И государь, и императрица очень любили чтение, но длинных газетных статей не читали. У них не было на это времени. Государь довольствовался, правда, очень длинными и подробными агентскими телеграммами, которые ему доставлялись без всякой цензуры по несколько раз в день.

Да и газет в комнатах Их Величеств было немного, всего две: «Новое время» и «Русский инвалид», напечатанный на особенно толстой и глянцевитой бумаге. Эти газеты всегда лежали на столе или на фортепиано в комнате императрицы, и государь после завтрака обыкновенно подходил к ним и бегло, стоя, с ними знакомился. В кабинете государя, кроме того, находились московские «Русские ведомости», а также доставлялись и вырезки из других газет.