Из праха восставшие

— Вы не больны. Вы не умираете. Вы…

Далеко впереди, в голове Восточного экспресса, зарыдал паровозный гудок.

— …призрак, — закончила мисс Холлидей.

— Да-а-а! — В этом вопле звенела отчаянная потребность в узнавании, в понимании. — Да!

Словно в ответ, на пороге распахнувшейся двери появился священник с серебряным распятием в руке. Совсем молодой, с пунцовыми губами и сияющими очами, он воззрился на распростертую фигуру кошмарного пассажира и звонким голосом вопросил:

— Могу ли я?..

— Соборование? — Левое веко старика отъехало вверх, как крышка серебряного ларца. — От вас? Нет. — Распахнутый глаз скосился на медсестру. — От нее.

— Сэр! — вспыхнул юный священник. Вцепившись в спасительное распятие, как в вытяжной строп парашюта, он крутанулся на месте и пулей вылетел из купе.

Пожилая сестра милосердия молча смотрела на своего, теперь уже окончательно странного пациента, пока тот не выдохнул с хрипом:

— А чем… чем сумеете помочь мне вы?

— Ну… — смешалась она, — мы непременно что-нибудь придумаем.

Всхлипывая гудком, Восточный экспресс прорывался сквозь ночь, дождь и туман.

— Вы едете до Кале? — спросила мисс Холлидей.

— И дальше до Дувра, Лондона и, может статься, до замка в окрестностях Эдинбурга, места, где я смогу вздохнуть спокойно.

— Это почти невозможно… Нет, нет, подождите! — торопливо вскричала она, увидев как громом пораженное лицо старика. — Невозможно… без меня. Я провожу вас до Кале и на тот берег, до Дувра.

— Но вы же меня совсем не знаете!

— Не знаю, но я думала о вас еще в детстве, задолго до того, как встретила среди ирландских дождей и туманов некое ваше подобие. Девятилетней девочкой я бродила по болотам и топям в поисках баскервильской собаки.

— Да, — сказал кошмарный пассажир. — Вы англичанка, а англичане верят.

— Правильно. Верим лучше американцев, которые всегда в чем-нибудь сомневаются. Французы? Прожженные циники. Англичане лучше всех. Едва ли не каждый лондонский особняк имеет свою «туманную леди», рыдающую на лужайке в предрассветные часы.

В дверь, распахнувшуюся при резком толчке поезда, хлынул из коридора мутный поток бессвязной болтовни, злобных пересудов и бесстыдного, явно кощунственного смеха; оживший было пассажир мгновенно сник, его глаза начали закатываться.

Мисс Холлидей вскочила на ноги и почти с ненавистью захлопнула дверь.

— Так давайте все-таки разберемся, кто вы такой, — сказала она, обратив на легко ранимого компаньона глаза, умудренные сотнями экстренных ночных вызовов.

И тут жуткий пассажир увидел в ее лице лицо ребенка, встреченного, а может и не встреченного им много лет назад, увидел и начал рассказ о своей жизни:

— Последние двести лет я «жил» в одном из пригородов Вены. Чтобы выстоять под натиском атеистов, равно как и людей истово верующих, я скрывался в пыльных катакомбах библиотеки, поддерживая свою жизнь скудным рационом из древних мифов да кладбищенских историй, и лишь изредка, ночами, позволяя себе попировать паническим ужасом заходящихся воем собак, бешено храпящих лошадей и без оглядки удирающих кошек… и сметенными с могильных плит крошками. По мере того как замки обращались в руины либо их владельцы сдавали свои зачарованные сады женским клубам да гостиничным предпринимателям, мои соотечественники по незримому миру все редели в числе. Лишившись пристанища, мы, призрачные скитальцы, все глубже погружались в трясину сомнений, неверия, насмешек и откровенного издевательства. Людей становилось все больше, веры — все меньше, выдержать это было почти невозможно, и все мои призрачные друзья бежали. Я не знаю — куда. Я остался один, и теперь я пытаюсь пересечь на этом поезде Европу, добраться до какого-нибудь надежного, дождем и туманом пронизанного замка, места, где люди не разучились еще бояться шорохов и стука, сажи, дыма и неприкаянных душ. Я стремлюсь в Англию, в Шотландию!

Его голос смолк, и в купе повисла тишина.

— А как ваше имя? — спросила наконец мисс Холлидей.

— У меня нет имени, — прошептал изгнанник. — Тысячи туманов навещали наш семейный участок, тысячи дождей пропитали мою могилу. Солнце и вода начисто стерли следы резца с моего надгробия. Мое имя исчезло вместе с цветами, травой и мраморным прахом. Но зачем… — Он открыл глаза. — Зачем вам это? Почему вы мне помогаете?

— Для интереса, — сказала она без мгновения задержки и сама же улыбнулась, услышав этот, единственно верный ответ.

— Интерес?!