Из сборника «Девушка в тюрбане»

Его часто приглашают на сборища критиков и писателей, где все говорят, говорят без конца… Но он в них не участвует — боится, подобно герою своего романа, войти в бесконечно повторяющийся цикл ужаса перед словами. К счастью, этого пока не происходит, иначе он не смог бы писать рецензии для своего еженедельника.

Помимо рецензий он иногда берет интервью; так, сегодня он интервьюировал старого писателя, чьи темные книги давно не имеют успеха. Сейчас он перечитывает интервью и в отдельных словах старого писателя ему чудится какая-то смутная угроза.

Он думает: а что скажут об этих словах читатели, которым нужна ясность мысли и выражения? И что скажут другие критики, обладающие этой ясностью?

Хотя как определишь, где кончается ясность и начинается путаница? Ведь на слух все слова звучат вроде бы так ясно, но поди разберись, что они тщатся выразить?

Поскольку те, другие, кто говорят и пишут для нас, должны постоянно ощущать уверенность в себе, мы, дабы их не разуверять, притворяемся, будто нам понятны слова, которыми они безуспешно пытаются что-то выразить. Но порой кто-то из нас бросает свое притворство в костер стыда, и как же тогда беснуются, как негодуют те, другие, стараясь доказать свою правоту и спастись от пожара!

Ах, если б можно было уничтожить, стереть с лица бумаги грозные слова старого писателя, какое бы это было благо! Однако слова эти выползли на свет, как дождевые черви, и никуда от них не деться.

Сгорая со стыда и чувствуя себя пропащим человеком, бывший студент все же пишет их на этой последней странице:

«Все, что написано, обращается в прах уже в момент написания; наверное, так и надо, чтобы слова были обращены в прах и развеяны по ветру вместе со всем остальным прахом мира. Занимаясь писанием, мы платим долг времени, потребляя его, и все, что дано нам временем, оно же и отбирает, поэтому в итоге всегда остается ноль, не имеющий субстанции.

А мы обожествляем это отсутствие субстанции, эту пустоту, призрачность, плевелы, руины и пыль, которой дышим».