Из смерти в жизнь

— Как странно, это новое маленькое существо выглядит совсем отдельным от меня.

Но, припав к груди, она быстро привязала тебя, и скоро вся твоя жизнь сосредоточилась на ней. Вдали от нее ты впадала в кому. Я стал фигурой на заднем плане, и взгляд твой падал на меня лишь изредка, ради отдыха.

Когда появился твой сын, он, конечно, занял фокус твоего внимания, но не вытеснил сестру, и она не осталась без ласки. У тебя хватило места для обоих, а у них, очень скоро, друг для друга.

Они росли, а мы строили планы и колебались. Этим накормить, или вот тем? Так устроить или иначе? Эта игрушка, книжка, родительский подход, школа — или иные? Каждый шаг был опасным экспериментом: поощрять рост или его сдержать, оставив, возможно, шрам навсегда? Как ужасно было думать, что мы, по невежеству или по неосознанной слабости характера, можем на всю жизнь искалечить эти юные души.

Вдруг над дочерью встала угроза смерти. Двенадцать лет она росла: от микроба в твоем теле, обычного паразита, до светлой человеческой личности, увлечено, со смехом и слезами, учившейся высокому искусству женственности. А теперь смерть или безумие могли погубить эту душу. Она страдала, мы были бессильны. Спасти ее мог только нож хирурга. Мы не забудем того дня. Мы не забудем, как, когда это кончилось, увидели ее в тюрбане бинтов на голове, такую слабую, бледную, так неожиданно пре красную и оставшуюся собой.

Скоро, неимоверно скоро оба закончили учение и освободились, наконец, от нашей заботливой опеки. Каждый теперь искал опору в зыбком, полном катастроф мире. А потом война предъявила свои права на обоих; ее взяла осажденная столица, его — море. Мы не забудем его ухода. Он обратил свои неиспытанные силы на борьбу с ужасом, который создали старшие. Когда его корабль был потоплен, а он в числе немногих выживших спасся, нас не посетило мистическое видение. А узнав, наконец, об этом, мы по-прежнему занимались своими делами, хотя представляя его в воде, забывали дышать. Мы с трепетом и смутным стыдом сознавали себя счастливцами среди терзаний всего мира. Там, где гибнут миллионы, уцелевшие содрогаются.

Эти двое живут. Они уже не наши дети, а молодые мужчина и женщина, бывшие нашими детьми — наши младшие сограждане, любимые, уважаемые и непостижимые друзья. Конечно, у нас и теперь много общего, но годы развели нас в стороны. В мелочах, а иногда и глубже, мы с радостью поможем им, как прежде. Мы можем писать письма, посылать книги, фрукты и курительные трубки. Мы храним дом, где они могут отдохнуть и подлечиться. Но в более серьезных испытаниях духа, эти двое недостижимы для нашей помощи. Отчасти сформированные нами, они все же создания чуждого нам мира. Пусть в их умах нестираемым палимпсестом вписано твое материнство и мое отцовство, но поверх этой древней записи ярко записаны чужие нам истины, незнакомые нам ценности и, может быть, не наши ошибки. И потому, хотя для нас эти двое навсегда — наши дети, но в то же время они — незнакомцы.

Мы с тревогой вглядываемся в их будущее. Они выбирают странно для нас, и мы трепещем, как курица за высиженных ею утят. Если бы можно было научить их жить, как когда-то мы учили их кататься на коньках, они бы, конечно, превзошли нас в жизни, как на льду! Но что мы знаем о жизни в завтрашнем мире? Может быть, их странный выбор — на самом деле уверенный и законченный мазок на картине, которой мы не видим.

Таков мир. У каждого поколения перехватывает дыхание от страха за преемников. Однако мир продолжается, обманывая и опасения старших, и надежды молодых, расцветая непредвиденными бедствиями и неведомой славой.

Конец