Из варяг в Индию

Слова хана оказались вовсе не данью вежливости, и уже 13 августа была дана новая аудиенция. Хан интересовался, сколь сильны Англия и Россия, спрашивал о русском правительстве, о Турции, о причинах войны Китая и Англии. Никифоров, как мог, пояснил суть конфликта: английские купцы, торгующие с Индией, платили в казну огромные налоги, составлявшие треть всех королевских доходов. Взносы делались обычно товаром, самым главным из которых был чай, который брали в Китае, выменивая его на выращенный в Индии опий. Китайский богдыхан, видя пагубное влияние, которое производит на его подданных курение опиума, запретил ввоз наркотика. Тогда англичане стали ввозить его контрабандно, и кончилось все тем, что китайцы конфисковали запасы дурмана и утопили их в море. Английские купцы понесли значительные убытки и лишили казну значительной части дохода, и тогда Великобритания силой оружия принудила китайцев отменить запрет на ввоз опия, а заодно и компенсировать убытки, понесенные англичанами. Хан выслушал эту лекцию очень внимательно и задал несколько вопросов, показавших полное незнание всего того, что происходит в мире.

Далее аудиенции последовали одна задругой; происходили они в присутствии мехтера. Случалось, переговорщики жарко спорили, но расставались дружелюбно. Договорились почти обо всем; даже в вопросе о пошлинах хан готов был уступить. Камнем преткновения стало разграничение владений в степи. Аллакули никак не желал признавать племена киргизов подданными Белого Царя. Переговоры забуксовали: в конце каждого свидания Никифорову казалось, что он уже уговорил хана, но при новой аудиенции все начиналось сызнова. Дело усугубилось болезнью Никифорова. Каждый визит к хану давался с трудом.

Промучившись в бесплодных переговорах, штабс-капитан решил умаслить хана поднесением ему дорогого подарка: у него в запасе имелись железная печка и карсельские лампы, которые, по надежным известиям, хан очень желал получить. В день коронации императора, 22 августа, он поднес их хану, присовокупив пуд молотого кофе и 6 пудов сахара. Но, несмотря на явное удовольствие от полученного подарка, хан в переговорах на уступки не пошел.

В немалой степени неуспех переговоров объяснился тем, что ханские вельможи почти не получали подарков, ибо Никифоров, войдя в прямые и такие дружеские сношения с ханом, считал это излишним. Между тем вельможи ссорились друг с другом, и на этом можно было сыграть: так, куш-беги, который относился к русскому не лучшим образом, находился в конфронтации с мехтером. 35-летний куш-беги сделал большую карьеру, «стоя на коленях»: он был в молодости тюклюбом, настоящей звездой мужского гарема Аллакули, и мехтер недолюбливал этого выскочку. Мехтер пригласил Никифорова на обед, но коль скоро политических разговоров за столом он не вел и от бесед на важные темы уклонился, Никифоров утратил к нему интерес и ответного пира не задал, чем убил всю симпатию к себе и у мехтера.

С виду миссия жила без ограничений: русским было разрешено свободно ходить по городу, и Никифоров не раз измерял улицы, снимал планы, а топографы его с купцом Деевым ездили по окрестным городам и чертили путевые маршруты. Но за каждым их шагом зорко следили люди хана. Почту их пытались просматривать, и Никифоров стал шифровать письма и отправлять их в Оренбург только «с надежной оказией» — обычно с купеческим караваном, хозяин которого рассчитывал получить за эту услугу в Оренбурге «снисхождение» при взимании пошлин и другие льготы. «Мы живем довольно стесненно, — писал Никифоров Перовскому. — Нас мало кто посещает, а если приходят люди, которые могут дать интересные сведения, то они боятся бывать часто, ведь мы всегда окружены шпионами. Мехтер избегает всяческого сношения с нами, чтобы отклонить от себя подозрения хана в его дружеских связях с нашей миссией. Подарки, доставленные от имени вашего превосходительства, были переданы ему тайно и с крайнею предосторожностью. Впрочем, сановники хана имеют мало на него влияния: хан входит лично во все сношения с миссией по предметам переговоров».

Не видя дальнейшего проку в затягивании переговоров, Никифоров пошел на рискованный шаг и явился 11 сентября в ханский дворец уже не с увещаниями, а с грозными требованиями.

— Я уполномочен заявить от лица оренбургского военного губернатора, — сказал он торжественно, — что все кочующие в степи племена, принявшие когда-либо подданство Российской империи, признаются подданными государя императора, а все земли их кочевок достоянием империи. Будет ли Хива состоять в дружеских отношениях с Россией или нет, но пункты, изложенные в декларации, которую я честь имею представить вашему высокостепенству, будут выполняться неукоснительно.

В поднесенной хану декларации содержалось следующее:

«Именем господина оренбургского военного губернатора имею честь объявить, что:

1) Всякий хивинский подданный, посланный на сбор податей между киргизами, кочующими по северную сторону реки Сыра, будет предан смерти, как нарушитель мира.