Из-за облака

Обворожительно улыбалась.

Они мало встречались вне школы, лишь в мае что-то сдвинулось, потеплело, окутало и её и его.

Экзамены перечеркнули тот короткий период. Он много занимался. А по окончанию школы уехал к морю.

Необходимо было отдохнуть, набраться сил и солнца, запоем читал. В душе смятенно рождалось незнакомое ощущение времени, сочинительства.

Неустанно купался, нырял, любовался подводным миром. Спешил надышаться бризом и солью.

Предвидя свой осенний призыв.

Увлекся Буниным, впитывая чистоту языка.

Ночью, просыпаясь внезапно, при ударах шторма, выходил к берегу.

Ревело, грохотало. В темном небе летали жёлтые всполохи. Стонали чайки.

Ялтинский маяк терялся в сумраке. И лишь афалины чувствовали себя привольно на гребне высокой волны.

Безумный запах йода, невыразимой тоски летал над побережьем.

И навсегда запомнил девичий силуэт. Сломленный ветром.

На блестящем от влаги парапете. Одинокий. В легком плаще.

С опущенным зонтом. Трогательный и зыбкий.

Из-за моря, его вечного шума, шороха волн, соленых брызг и раскаленного песка – вырос до облаков раскрытый том с чистыми шелестящими страницами, и жгучая потребность заполнить их с начала до конца быстролетящим почерком.

– Вот этот?

Хрустя песком, рассыпанным по дорожке, приближались четверо молодых людей.

Остановились в трёх шагах.

Заговорил черноволосый крепыш, пригладив висок.

– Ты, новый, оставь Машку!

– Машку не знаю. Не по адресу. Если ты о Марии, продолжай. А потом – я ничьих распоряжений не выполняю.

Он, не поднимаясь с лавки, рассматривал.

Черноволосый юлил глазами. Остальные ждали команды.

– Вот ты!

Указал на лидера.

– Отойдём, поговорим. По-мужски.

Ему то было известно – такие сильны стаей.

Крепыш растерялся. Оглянувшись на соратников, поддержки не нашел.

Линялая футболка, потертые джинсы.

На лице отразилась растерянность.

– Что же ты струсил?

– Кто? Я? Пошли!

Он точно знал, что сказать ему.

Опыт войны, сумасшествие внезапной смерти учит один раз.

Иного жизнь не предоставляет.

Повернули за декоративные кусты, постриженные в линейку.

Взяв крепко за локоть и развернув к себе.

– Информированы вы в ноль. Я вырос здесь, а вы недавние.

Слушай и запоминай! Марию тронете – убью. Тебя обнаружат первым. С поломанным верхним позвонком. Мучиться будешь недолго. А затем и дружков твоих. Я этому на войне обучался.

Провёл болевой прием.

– Ну, так что? Начнём?

Увидел жуткий страх в лице.

Обыскал.

Кастет. Нож.

Сложил в свой карман.

– Вам бы от скуки лягушек разводить!

Оттолкнул его, не испытывая жалости.

– Обходите меня по другой стороне улице.

Вышел на аллею и пошел прямо к школе, мимо ожидавшей троицы – расступились – насвистывая услышанную когда – то мелодию.

С крыльца спускалась Мария.

– Ну, как?

Он улыбнулся.

Она вскинула руки, показывая раскрытые ладони.

– Молодчина! Поздравляю!

Заглядывая ему в глаза спросила.

– Что-то случилось?

– Небольшой конфликт. Уладили.

И взяв её руку.

– Я никому тебя не отдам, слышишь.

– Да, я знаю. Идем.

Остановившись у реки, швырнул далеко в воду нож с кастетом.

Не успев разглядеть их, спросила.

– Что это было.

– Ненужные вещи для жизни.

И долго, томительно целовались. В тишине, наполненной полетами стрекоз.

– А я нынче в институт поступать буду.

Поправляя волосы, и горячо дыша.

– Я с тобой поеду.

Обняв, вдыхал запах её волос.

На второй год, умирая при тяжелейших родах, она, на мгновения теряя сознание и возвращаясь в свет невыносимо-ярких ламп, звала его по имени.

Но врач, не сумевший спасти ребенка, прилагал все усилия для сохранения жизни молодой женщины.

Узнав слишком поздно, миновав бесконечный коридор и войдя в страшную, полуосвещенную комнату, где медсестра предупредительно откинула простынь, он увидел бледное, обескровленное лицо с потемневшими нижними веками.

С невыразимой болью на застывших губах…

Вне зависти

– Да вы не волнуйтесь, он будет с минуты на минуту.

Девушка секретарь, сверкая лаком на ногтях, складывала на столе стопку бумаг. Улыбнулась.

Шилов подошел к окну.

…осадки в виде дождя, ветер северо-западный, давление…

– донеслось из радиоприемника, стоявшего на отдельной тумбочке в углу приемной.

– Вы присаживайтесь.

Она указала на кожаный роскошный диван с высокой спинкой.

Поблагодарив, упрямо глядел вдаль, в надежде рассмотреть в пелене дождя что-то известное лишь ему.

– Давно здесь работаете?

Спросил Шилов, поправляя галстук.

– Три года. Антон Николаевич меня сам пригласил. Его жена с моей мамой дружат.

– Понятно. Можно воды? Пить хочется.

Наполнив чистый стакан из графина.

– Вы не подумайте, Антон Николаевич ко мне, как к дочери относится.

– Сколько ей лет?

– Ирине? 21. Мы с ней ровесники. Но она уже два года замужем. А я вот…

– И у вас всё сложится. У каждого своя минута в жизни. Одна. Только выбор необходимо сделать верный.

Порывом ветра распахнуло форточку, девушка бросилась запирать, поправила штору.

Напомнив ему, легкостью и стройностью ног, Алену. Тогдашнюю, в дни их молодости.

– Вот и Антон Николаевич приехал! Я же говорила, что он никогда не опаздывает.

– Узнает – ли?