Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки

Оригинальная долина. Спустившись вниз по р. Шуга до начала ее прорыва через горную окраину к Цайдаму, мы прошли еще верст десять в прежнем западном направлении по узкой долине, которая залегла между хребтами Гурбу-гундзуга и Гурбу-найджи с одной стороны и хребтом Марко Поло с другой. Долина эта, совершенно бесплодная, замечательна тем, что, имея только около пяти верст ширины, а местами и того менее, тянется на протяжении более ста верст, в прямом западном направлении, словно исполинская дорога между двумя громадными хребтами гор. Сначала, от р. Шуга, эта промежуточная равнина значительно повышается, а затем начинает полого склоняться к западу и, наконец, продолжается далее почти горизонтально, при абсолютной высоте около 14 000 футов. С обоих концов описываемой равнины ведут перевалы на юг через хребет Марко Поло, у восточной и западной окраин его главной вечноснеговой массы. Мы прошли теперь восточным перевалом, называемым Чюм-чюм; западным же, который носит имя Ангыр-дакчин, возвращались из Тибета.

Перевал Чюм-чюм. Подъем на перевал Чюм-чюм, несмотря на то, что его абсолютная высота 16 300 футов, весьма пологий и удобный. Сами горы хотя и высоки, но в общем несут мягкий характер и, ближе к наружной северной окраине, довольно обильны мелкою травою, на которой пасутся яки, хуланы и аркары. Много здесь также зайцев и тара-баганов; норы последних восходят почти до самого перевала; попадаются и медведи, которые охотятся за бесчисленными пищухами. Верхний пояс тех же гор состоит из россыпей светлозеленого глинистого сланца; скал почти вовсе нет.

Южный склон перевала Чюм-чюм весьма короткий и еще более пологий; местность спадает всего на какую-нибудь тысячу футов. Здесь мы попали на высокое Северно-Тибетское плато и во все время дальнейшего пути по Тибету ни разу не спускались ниже 14 000 футов над уровнем моря; обыкновенно же находились на еще большей высоте.

Но неприветливо встретило нас могучее нагорье! Как теперь, помню я пронизывающую до костей бурю с запада и грозные снеговые тучи, низко висевшие над обширным горизонтом, расстилавшимся с перевала Чюм-чюм; как теперь, вижу плаксивую физиономию нашего проводника, бормотавшего, стоя рядом со мною, молитвы и сулившего нам всякие беды. Кто знает, думалось мне тогда, что ожидает нас впереди: лавровый ли венок успеха, или гибель в борьбе с дикою природою и враждебными людьми…

Трудное положение. Мрачные предзнаменования не замедлили явиться. После небольшого перехода от перевала Чюм-чюм проводник наш объяснил, что дальше он плохо знает дорогу, так как ходил по ней пятнадцать лет тому назад. "Худо впереди будет, все мы погибнем, лучше теперь назад вернуться", — не переставал твердить монгол, конечно, получивший, при отправлении с нами, различные внушения от князя Дзун-засака. Но так как тот же монгол многократно уверял нас до сих пор, что отлично знает путь в Лхасу, то, подозревая обман, я приказал наказать проводника. Кроме того, к нему приставлен был караул для предупреждения возможного бегства и вновь подтверждено, что если он вздумает умышленно завести нас куда-нибудь, то будет расстрелян. От страха монгол совсем потерял голову, да притом, кажется, и действительно не знал местности, так что следующий, правда, небольшой, переход мы сделали наугад и вышли на какую-то речку, которая, по соображениям, должна была впадать в Напчитай-улан-мурень [347]

— приток Мур-усу. Следуя вниз по незнакомой речке, мы встретили следы прошлогодней ночевки каравана на верблюдах. Последнее обстоятельство несомненно указывало, что то была партия богомольцев, так как торговые караваны ходят через Северный Тибет только на вьючных яках. Богомольцы, конечно, шли в Лхасу или возвращались оттуда, следовательно, мы не сбились с настоящего пути.