Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки

Охота на диких яков

. По этим пастбищам бродят многочисленные звери: оронго, ада, хуланы и яки. Последние встречались нам нередко стадами, в которые скучивались десятки, иногда сотни [366]

молодых самцов и самок с телятами. Старые же самцы бродили в одиночку или по нескольку штук вместе. Вот за этими-то старыми яками, иногда после раны бросающимися на стрелка, мы и охотились с постоянным увлечением. Интерес борьбы, и до известной степени опасность, невольно разжигали охотничью страсть и манили прибавить еще несколько сильных ощущений к тем многоразличным впечатлениям, которыми так богата жизнь каждого путешественника вообще, а странствователя по пустыням Центральной Азии в особенности. Помимо охот в одиночку, с подхода, практиковавшихся на дневках или по приходе на место бивуака [367]

, во время самого пути с караваном мы частенько охотились за яками обыкновенно с помощью двух наших собак, тех самых, которые отправились с нами из Зайсана и до сих пор путешествовали благополучно. Несмотря на свою непородистость, собаки эти отлично напрактиковались для охоты за зверями. Тонкость понимания дела у наших псов доходила даже до того, что они умели различать по звуку выстрел дробового ружья по птице и винтовки по зверю. В первом случае собаки, всегда следовавшие в хвосте каравана, настораживали уши и спокойно шли далее. Но лишь только раздавался отрывистый, словно щелкнувший орех, выстрел берданки или начиналась учащенная пальба из тех же берданок, псы в одно мгновение выносились вперед и во весь дух пускались за убегавшими зверями, из которых нередко ловили раненых, в особенности антилоп. Хуланов преследовать далеко не любили, так как по опыту знали, что зверь этот весьма вынослив на рану и, если только не убит наповал, то уходит далеко. Зато, когда встречались старые самцы яки, собаки усердствовали, сколько было сил и уменья. Заметив зверя часто еще издали, наши псы выбегали немного в сторону от каравана и ждали или выстрела, или сигнала к нападению. В том и другом случае пускались во весь мах и быстро догоняли тяжелого яка, хватали его за хвост и за боковые лохмы волос или с лаем забегали вперед, вообще всеми силами старались остановить зверя. Так обыкновенно и случалось. Испуганный и пустившийся на уход, но теперь рассвирепевший, як останавливался. С поднятым кверху хвостом и наклоненными рогами, он бросался то на одну, то на другую из надоедливых собак, которые, конечно, легко увертывались от ударов грузного зверя. Тем временем охотник спешил к добыче. Еще издалека раздалось несколько нетерпеливых выстрелов, заставивших яка броситься снова на уход, но собаки скоро опять его остановили. Тогда запыхавшийся охотник подбегает к зверю в меру близкого выстрела. Дрожащими от усталости и ажиатации руками он ставит, или, как в Сибири говорят, "бросает" на сошки свою винтовку, сам припадает к ней и начинает палить в яка. Последний обыкновенно выносит десяток и более пуль, прежде чем будет убит. Однако иногда, получив два-три удара, разъярившийся як бросается уже не от охотника, а прямо к нему, но всегда действует нерешительно, что, конечно, губит зверя и спасает стрелка. Ринувшись с места в сторону охотника, дикий як сам как будто пугается своей смелости, пробегает двадцать-тридцать, много полсотни шагов и останавливается в нерешимости. Стрелок не дремлет и пускает в зверя пулю за пулею из своей скорострелки. Словно в мишень бьют мелкие малокалиберные пули, но все-таки еще не могут одолеть могучего яка [368]

. Последний, как ни в чем не бывало, постояв несколько секунд в своей любимой боевой позе, т. е. с опущенною головою и поднятым вертикально хвостом, снова бросается к охотнику, но, пробежав немного, или опять останавливается, или займется собаками, не перестающими теребить зверя. Между тем стрелок начинает расходовать уже другой десяток патронов [369], а як, видимо, слабеет от полученных ран. Движения зверя становятся менее порывистыми, гордая поза делается смиренною, поднятый кверху хвост опускается, голова никнет, туловище вздрагивает… Еще несколько мгновений предсмертной агонии и могучее, животное падает на землю. Собаки, пока их не отгонят, все еще продолжают теребить уже мертвого яка. От убитого зверя мы брали обыкновенно лохматый его хвост, иногда кусок мяса или шкуры; остальное бросали в добычу волкам, воронами грифам. Хищники эти в Тибете так наповажены, что всегда зорко следят за охотником и обыкновенно пользуются результатами его охоты.